Часть 1
По традиции начало присоединения к Российскому государству Западной Сибири связывается с именем прославленного атамана Ермака Тимофеевича, который со своей казацкой вольницей в начале восьмидесятых годов XVI столетия приплыл на реку Иртыш, разгромил хана Кучума и потом «бил челом Сибирским царством» царю Ивану IV Грозному. В действительности же присоединение Западной Сибири началось значительно раньше, и первыми русскими воеводами, возглавившими в 1483 году большой поход в сибирские земли, были князь Федор Курбский Черный и Иван Салтык-Травин.
Восьмидесятые годы — славное время отечественной истории. Россия разгромила Ахмед-хана, ненавистное ордынское иго окончательно свергнуто. Всенародная борьба с ордынскими завоевателями, начало которой положил на Куликовом поле в 1480 году великий князь Дмитрий Донской, победно завершена.
Но неправы были те, кто считал, что с ордынской oпacностью покончено. Еще кочевали в Диком Поле, поблизости от русских рубежей, остатки Большой Орды, и «Ахматовы сыновья» замышляли новые набеги. Казанский «царь» Али-хан (Алегам) враждебно относился к Москве, казанцы начали нападать на заволжские земли. Для «береженья от Алегама» приходилось постоянно держать в городах «от казанской украины» воевод с полками. Казанского хана поддерживала Ногайская Орда, мурзы которой со своими конными отрядами тоже участвовали в набегах на русские земли. К союзу с Казанью склонялось Сибирское ханство во главе с ханом Ибаком. Складывалось нечто вроде единого фронта татарских «царств» от Волги до Иртыша,— враждебного России. Самым опасным было то, что под угрозой оказались новые русские владения в Приуралье — Великая Пермь.
Приуральские владения и раньше подвергались набегам со стороны вогулов (манси), живших по обе стороны Уральских гор. В 1445 году они разорили Усть-Вымский городок на реке Вычегде, убили местного епископа. В 1467 году с вогулами воевали вятчане и пермяки. В 1481- году вогульские отряды вторглись в Пермь Великую и осадили город Чердынь. Их удалось отогнать только с помощью рати из Великого Устюга.
Особую активность в нападениях на русское Приуралье проявлял вогульский «князь» Асыка, владетель «княжества Пелымского». Он всегда нападал неожиданно и при приближении русских ратей, посланных на помощь местному населению, быстро уходил обратно за «Камень» (так называли тогда Уральские горы). Образумить его мог только большой военный поход в «закаменную землю», в его собственные владения, и в 1483 году «князь великий послал рать на Асыку, вогульского князя».
Однако цели похода были гораздо шире, чем просто желание наказать вероломного вогульского «князя» и обезопасить восточные владения России. К тому времени реальной стала угроза подчинения всей Западной Сибири сибирскому хану. Разрозненные и слабые в военном отношении вогульские и остяцкие князьки (предки нынешних хантов) не могли оказать серьезного сопротивления татарской агрессии. Хан Ибак уже продвинул свои владения до Тавды и Среднего Иртыша, подчинял местное население, требовал ясак и воинов для своего войска. Только защита и покровительство со стороны России могли остановить агрессию. Добровольное присоединение сибирских князей к Российскому государству — вот чего должны были добиваться посланные в Западную Сибирь русские воеводы. Таким образом, перед ними стояли и военные, и дипломатические задачи. Кроме того, внушительная военная демонстрация в непосредственной близости от Сибирского ханства должна была нарушить «единачество», которое начало было складываться между казанским «Царем» Али-ханом и сибирским «царем» Ибаком.
Поход был задуман широко, и силы для него привлекались значительные. В состав «судовой рати» (двигаться в основном предполагалось по рекам) вошли отряды из Вологды и Великого Устюга, из Двинской земли (вычегжане. вымычи, сысоличи — по названиям рек Вычегды, Выми, Сысолы), Приуралья (пермяки, чердынцы). Однако основу ее, наиболее боеспособную часть составляли великокняжеские служилые люди. Летописцы особо отметили, что великий князь Иван III послал в поход «двор свой» «своих детей боярских». Поход, таким образом, имел не местный, а общегосударственный характер, что вполне соответствовало значительности поставленных перед ними задач. И возглавили его не местные власти Двинской земли или Великой Перми, но «государевы воеводы», причем из самых известных, опытных. Историк С. Б. Веселовский, большой знаток российского «служилого класса» того времени, называл, например, Ивана Салтыка Травина заслуженным, выдающимся воеводой, причем ставил его в один ряд с таким известным военачальником эпохи образования Российского государства, как «большой воевода» И. Д. Руно.
Кто же они были, эти воеводы, первые сибирские «землепроходцы»?
Князь Федор Семенович Курбский Черный принадлежал к самой верхушке феодальной знати. Свою родословную Курбские вели от внука знаменитого киевского князя Владимира Мономаха — Ростислава Смоленского. Один из предков воеводы, тоже по имени Федор и тоже по прозвищу Черный, стал во второй половине XIII века ярославским князем, от него и произошли Курбские. Первым принял это имя (по вотчине на реке Курбице, расположенной в двадцати пяти километрах от Ярославля) князь Семен, отец воеводы. В разрядной книге Ф. С. Курбский Черный упоминается среди «больших воевод», которые были посланы в 1482 году в Нижний Новгород «беречь от Алегама царя». Войско в Нижнем Новгороде собрали очень большое, пришел даже «Аристотель с пушками», а «судовая рать ходила по Волге мало не до Казани, и мной го повоевав, возвратилась». Не этот ли опыт командования большой «судовой ратью» послужил причиной назначения князя Федора Курбского Черного в сибирский поход?
Не менее известным человеком был и воевода Иван Иванович Салтык-Травин. Он тоже вел свою родословную; от смоленских князей. Прадед воеводы — Иван Собака был боярином при двух московских князьях: Дмитрий Донском и Василии I, прославился строительством белокаменного Кремля в Москве в 1367 году. Дед — Семем Трава—тоже имел боярский чин. Однако его сыновья, в том числе и отец Салтыка-Травина, уже числились в «детях боярских», были «государевыми служилыми», профессиональными военными. Впрочем, Иван Салтык-Травин сохранил часть родовых вотчинных владений, имел своих «служилых людей», «прикащиков», «страдных людей», был связан с верхушкой московского боярства (например, с боярином В. Б. Тучкой Морозовым), хотя сам боярского чина не получил. Он тоже имел опыт вождения «судовой рати». В 1469 году Иван Салтык-Травин упоминается в списке «детей боярских», ходивших походом на Вятку, а позднее «судовой воевода Иван Иванович Салтыков Травин» сам возглавляет большие походы.
Такое «парное» назначение было обычным для того времени. Формально во главе рати ставился потомок великих или удельных князей, который своей знатностью придавал авторитет всему предприятию (порядок местничества, по которому военные назначения зависели от «породы» человека, еще господствовал на Руси), но ему «в товарищи» назначался опытный и способный воевода, и часто фактическим руководителем являлся именно последний. Наверное, так было и на этот раз. Летописные сведения противоречивы: в Устюжском летописном своде и в Никоновской летописи первым поименован Курбский Черный, а вторым — Салтык-Травин, в Вологодско-Пермской летописи — наоборот.
Летописи при описании походов того далекого времени обычно не балуют историков точными датами и географическими ориентирами. Сибирский поход 1483 года — исключение, значительную его часть можно проследить с точностью до одного дня. Из Вологды воевода Иван Салтык-Травин «поидоша в судах месяца апреля в 25 день». В Великом Устюге он соединился с ратью князя Федора Курбского Черного и дальше они шли вместе. «Пошла рать с Устюга мая в 9 день»,— сообщает летописец. Запомните эту дату, с нее начинается отсчет дням, неделям и месяцам сибирского похода 1483 года!
«Судовая рать» поплыла от Великого Устюга вниз по реке Сухоне на больших кораблях с палубными надстройками и плоскими днищами — насадах, и на ушкуях — кораблях поменьше, но все же вмещавших до тридцати человек с оружием и припасами. Ушкуи тоже были приспособлены для дальних путешествий, их покрывали палубы, под которыми находились каюты. Суда имели высоко поднятые нос и корму, вырезанные в виде медвежьих, птичьих или моржовых голов. При попутном ветре поднимали паруса, в безветрие или против течения шли на веслах. У рулей стояли опытные «кормники», хорошо знавшие северные реки — по ним новгородские «ушкуйники» ходили еще несколько столетий назад, проникая за «Камень», до самой Обской губы. Но такой большой поход совершался впервые...
По обжитой Двинской земле плыли легко и весело. Из устья Сухоны свернули в Северную Двину, течение само несло суда. Ночевали на берегу, рядом с ладьями, варили уху в больших медных котлах. Потом свернули в реку Вычегду, пошли на веслах, останавливаясь возле городков, принимая местные отряды. Верстах в тридцати выше устья Вычегды, на высоком правом берегу реки — городок Усолье, дальше — Усть-Вымский городок, резиденция пермского епископа с многочисленными деревянными церквами, с Архангельским монастырем. Церковь этого монастыря славилась тем, что поставлена была на пне необыкновенно большой березы — святилище зырян-язычников. Между Усольем и Усть-Вымским городком, на лесистых берегах — обнесенные деревянными стенами погосты, церковки с шатровыми кровлями, деревни но пять-шесть дворов, разбросанные далеко друг от друга. В этом краю люди жили охотой, рыболовством, лесными промыслами. Из местных охотников выходили знатные воины.
Устье реки Сысолы. Здесь много укрепленных городков — рядом немирная Вятская земля, население которой привыкло к опасностям, быстро собиралось за крепостные стены, где в амбарах хранилось оружие. Каждый мужчина в Сысольской земле — умелый ратник, поэтому воеводы охотно принимали сысольцев на свои ушкуи.
А впереди было устье реки Кельтмы...
До этого места путь «судовой рати» бесспорен — к «Камню» из Великого Устюга всегда ходили по реке Вычегде. Но дальше было два пути — печорский и камский. Если «кормники» выбирали печорский путь, они поднимались вверх по притоку Вычегды — реке Выми к известному Вымскому волоку, преодолев который по реке Ижме выплывали в Печору, а затем по потокам Печоры добирались до «Камня». Дальше — каменный волок и верховья притоков Оби — уже в сибирской земле.
В данном случае этот путь не подходил. По нему «судовая рать» уклонилась бы далеко на север, в сторону от цели похода — «княжества Пелымского». Оставался камский путь.
На реку Каму можно было попасть, свернув с Вычегды в ее приток — Кельтму-Вычегодскую. Она вытекала из большого болота, называемого Гуменцо. С другой стороны этого болота брала начало уже Кельтма-Камская, впадавшая в Каму. Расстояние между истоками этих двух речек было совсем небольшим, лишь «малое болотце, мерою не более двух верст», как указывалось в географических описаниях прошлого века. Весной и в дождливое лето это болото было проходимо для судов, если идти не на веслах, а толкать их шестами. Думается, именно так и вышла на Каму «судовая рать» Федора Курбского Черного и Ивана Салтыка-Травина.
Судовой караван выплыл на простор Камы, спустился до притока ее речки Вишеры, где стоял последний русский город Чердынь — деревянные стены, шесть башен над косогором, издалека видные, грозные. Не раз встречали горожане набеги вогуличей, тайком приходивших из-за «Камня». Здесь заканчивался переход по своей земле, начинался собственно поход, и первым противником «судовой рати» стали горные теснины.
Весь путь от Великого Устюга до Уральских предгорий занял примерно месяц, суда двигались в среднем по сорок — пятьдесят верст в день. Быстро умели ходить наши предки на веслах и парусах, преодолевать волоки! Но теперь счет времени стал другим.
Сначала река Вишера текла в низких берегах, одетых хвойными лесами, спокойно и неспешно, и непонятно было, почему местные жители называли ее Яхтелья, то есть река порогов. Но чем дальше плыл вверх по реке судовой караван, тем берега становились выше, горбились лесистыми горами, обрывались к воде утесами. Беспокойной стала река, коварной: острова, мели, каменные перекаты. Из-за поворотов выплывали навстречу каравану огромные утесы: Ясбурский камень, Витринский камень, Головский камень...
Близ устья речки Вилсуй, притока Вишеры, караван остановился. Здесь был поворот прямо к «Камню»: по Вилсую и дальше, до самого перевала. Вот тогда-то и начались настоящие горные речки.
Не вода была в Вилсуе — камни пополам с пеной. Ушкуи тянули бечевой, сложив на палубах бесполезные весла. Ратники скользили на мокрых камнях, срывались в бешено кипящую воду, снова упрямо хватались за бечеву. Итак — верста за верстой, день за днем, без устали. Совсем близко уже Растесный камень, за которым кончалась река и начинались горы. По другую сторону перевала, неподалеку от истоков Вилсуя, были истоки первой сибирской речки Коль, притока Вижая. А речка Вижай вливалась в большую уже реку Лозьву, которая протекала по окраине «княжества Пелымского», владения «князя» Асыки. Небольшое, кажется, расстояние по сравнению с двумя тысячами верст предыдущего водного пути, но с каким трудом пришлось его преодолевать!
Летописцы не сообщили никаких подробностей небывалого горного волока через перевалы Среднего Урала, но можно предположить, каких неимоверных усилий это стоило, сколько трудов, настойчивости и смекалки приложили русские ратники, чтобы перетащить на руках через «Камень» тяжелые суда, «тюфяки» и пищали, припасы и снаряжение, необходимые для сражений и многомесячного похода по «земле незнаемой», какой была тогда для русских людей Сибирь.
Скорее всего, «тюфяки», пищали, огненный припас, ядра и «дробосечное железо», тюки с товарами и продовольствием, весла, рули, снасти сняли с судов еще перед перевалом, но и без всего этого тяжесть была великая. Ушкуи катили вверх по бревнам, впрягаясь в бечеву десятками людей. Пушки волокли на деревянных полозьях, тоже бечевой, остальное несли на плечах. И так — день за днем, со стонами и надсадным хрипом, до изнеможения. Простоволосые, в пропотевших нательных рубахах, ратники были похожи на мужиков-страдников. Да это и была настоящая страда — до кровавого пота, через силу.
Вполз судовой караван на перевал, начался спуск — тоже нелегкий и опасный. Теперь ушкуи не тянули бечевой, а сдерживали, упираясь пятками в камни. И, наверное, великим счастьем показались ратникам быстрые струи горной речки Коль: хоть и немного воды, и перегораживали судовой путь бесчисленные пороги и каменные перекаты, но все-таки не на руках нести ушкуи, кое-где можно было плыть по течению. Нелегким был путь и по порожистому Вижаю, но шире стала вода, уже не такая бешеная, а от устья Вижая вниз по реке Лозьве и совсем приволье. Правда, еще верст двести Лозьва текла в высоких крутых берегах, но порогов было мало, глубина достаточная, дно песчаное.
Негде было здесь селиться людям: берега обрывались прямо в студеную воду. Но верст за восемьдесят до устья Лозьвы левый берег начал постепенно сглаживаться, потянулся песчаными отмелями, лесами, болотами. Здесь встречались первые селенья вогульских охотников и рыболовов — паулы. В шалашах, крытых берестяными полотнищами, жили большие вогульские семьи — юрты, объединявшие людей разных поколений, насчитывающие по нескольку десятков человек: деды, сыновья, внуки с женами и детьми. Зимой, когда болота замерзали, вогулы уходили в тайгу и там «лесовали» до весны. Добывали лесного зверя разными хитроумными способами: строили на многие версты жердяные «загоны» и облавой загоняли туда лосей; рыли на медведей глубокие ямы-ловушки с острыми кольями на дне; настораживали на звериных тропах большие луки-самострелы; ставили силки и петли на зайцев, белок и соболей били из луков тупыми стрелами, чтобы не попортить шкурки: Где-то в лесных чащобах стояли их зимние городки, обнесенные частоколом, с землянками, крытыми жердями и дерном; окон не было свет проникал через отверстие в крыше, которое служило и дымоходом. Летом вогулы обычно переселялись во временные селения на берега рек и озер, ловили и заготавливали на зиму рыбу. Однако в этом году, испугавшись «судовой рати», они разбежались по лесам. Так до самого Пелымского городка воеводы и не встретились с вогулами.
Кое-что об этом «княжестве» воеводам удалось узнать от «мирных вогуличей», поселившихся в пермских землях, от пленных, захваченных во время прошлых набегов. Например, было известно, что несколько юртов объединялись в волость, под властью своего «князца». Центром был укрепленный городок — уш, где жил князек со своими родственниками, слугами, дружиной богатырей — уртов. Важнейшие вопросы решались на собрании воинов, где каждый взрослый мужчина мог сказать свое слово, но большим влиянием пользовались седобородые старцы, старейшины юртов. Для «князца» собирали ясак беличьими шкурками, рыбой, вяленым мясом диких зверей. Но настоящей власти у «князца» не было. Старейшины юртов могли послушаться его, а могли откочевать со своими родичами, и тогда разыскать их в лесах было почти невозможно. Могущество «князца» зависело от благорасположения старейшин: хотели — посылали в городок своих воинов, не хотели — «князец» оставался с немногочисленными уртами.
Так же и «большой князь» Асыка, считавшийся повелителем обширных земель от «Камня» до великой реки Оби, не был хозяином своего княжества. Каждый малый «князец», укрывшийся в укрепленном городке со своими родственниками, слугами и горсткой богатырей-уртов, мнил себя самостоятельным владетелем. Ежегодный ясак да немного воинов в княжеское войско — вот все, что мог потребовать от него Асыка. Собрать «князцев» вместе, заставить их явиться в столицу — Пелымский городок могла только общая выгода или общая опасность. Хитрому Асыке не раз удавалось соблазнить их богатой добычей, уговорить вместе с ним отправиться за «Камень», на Каму или Печору. Но ходить походами за «Камень», становилось все опаснее. Русские воины сражались зло и умело, даже сам Асыка попал однажды в плен и только чудом сумел бежать. «Князцы» присылали теперь своих воинов неохотно — не верили в удачу.
Но даже если Асыке удавалось собрать в Пелымском городке на совет всех «князцев», старейшин и богатырей, не ему принадлежало последнее слово. Над умами и дущами людей властвовали шаманы, а главный шаман (слуга Нуми-Торума — Хозяина Верхнего Мира) постоянно сидел рядом с «князем». Собрание начиналось с поклонения богам. «Князцы», старейшины и богатыри отправлялись к священной лиственнице, приносили жертвы. Потом неторопливо шествовали в Священный Городок, в кумирницу, где множество идолов тоже ждали жертвоприношений. Старейшины поодиночке расходились в малые кумирницы, к старым родовым божкам: у каждого юрта был свой священный предок — волк, олень, лисица, рыба или даже бабочка. Затем все шли в Черную юрту на берегу Нельмы за Священным Копьем, без которого вообще нельзя было начинать совета, а шаманы могли дать копье, а могли и не дать, препятствуя обсуждению дел. Но если даже обсуждение состоялось, только главный шаман мог окончательно решить, соответствует оно воле богов или нет, и порой бывало, что шаман не соглашался с «князем». Тогда приходилось посылать гонца на Конду-реку, в древнее святилище, куда не было доступа никому, кроме шаманов. Оракул святилища решал, кто прав. Правым почему-то всегда оказывался главный шаман, и «князь» Асыка предпочитал не спорить с ним.