Назад| Оглавление| Вперёд

В условиях антагонистических классовых формаций общая прогрессивность позиции стран, противостоявших консервативному лагерю, не означала, что их военные цели носили только оборонительный характер, ограничивались защитой собственной независимости и в отдельных случаях — распространением собственной идеологии и политических порядков. В годы ожесточенной борьбы у протестантов возникала, конечно, мысль о военном подавлении папской «гидры» в самом ее центре. Агриппа д'Обиньи в своих «Трагических поэмах» призывал:
      Давайте ринемся на легионы Рима,
      На змей Италии! Как шел необоримо
      Горевший мужеством суровый Ганнибал
      И в Альпах путь пробил, и на врага напал.
      Так устремляюсь я в огне и твердой вере
      И семихолмных стен проламываю двери,
      И повергаю я тот лжи оплот во прах,
      Который цезарям внушает ложный страх.
      Но эта цель не была реальной и никогда не становилась политической программой протестантского лагеря.
      Однако к его реальным целям неизменно примешивались экспансионистские цели господствующих классов. Так, с конца XVI века голландцы, вызывая острую зависть у англичан, приступили к захвату испанских и особенно португальских колоний (которые после присоединения Португалии к Испании в 1580 г. находились под властью Мадрида) на Молуккских островах, в Индии, на Антильских островах, а в 1630 году вытеснили португальцев из Бразилии1.
      В целом в XVI веке протестантизм, постольку поскольку речь шла о межгосударственных отношениях, занимал оборонительную позицию. Его противник обладал превосходством в материальных и людских ресурсах. Однако это не значит, что протестантскому лагерю были чужды идеи «экспорта Реформации». Ив этом протестантская сторона потерпела полную неудачу. Нигде протестантство не удалось распространить и утвердить с помощью вооруженной интервенции. Всюду — в большой части Германии, в Скандинавских странах, в Англии, Шотландии — утверждение Реформации было результатом внутреннего развития: облик, который она приобрела, был следствием соотношения социальных сил, политической борьбы внутри страны. Поэтому в странах, где восторжествовал протестантизм, утвердились различные направления реформированной церкви -от кальвинизма до англиканства, которое не без основания считали находящимся посредине между католицизмом и радикальными течениями в Реформации. Компромиссный характер носил и статус гугенотов во Франции, несмотря на поддержку, которую они получали от протестантских государств. Хотя бывший предводитель гугенотов Генрих IV занял престол, они добились не равенства с католи -ками, а только гарантии прав меньшинства. Однако вместе
      с тем протестантское меньшинство сохранило свои позиции, и его последующее ослабление в XVII веке было связано уже с дезертирством дворянства из гугенотского лагеря.
      Даже в Нидерландах разделение на семь северных кальвинистских провинций, образовавших Голландскую республику, и десять южных католических провинций отнюдь не было лишь следствием успехов в 1584—1585 годах войск Александра Пармского, возвратившего Филиппу II уже почти потерянную Фландрию. Сами эти успехи стали возможными в результате хода классовой борьбы во Фландрии, победы католической партии, острого соперничества между буржуазией северной и южной частей Нидерландов. Особую роль сыграла экономическая незаинтересованность северных провинций в освобождении своих торговых конкурентов — южных городов. Именно поэтому голландцы были озабочены только тем, чтобы стабилизировать линию фронта на границе между южными и центральными провинциями Нидерландов •— и вполне преуспели в этом.
      В результате векового конфликта удалось частично подавить протестантизм в габсбургских владениях. Уничтожение его слабых ростков в Польше, итальянских государствах и Испании было целиком результатом внутренней борьбы.
      В вековом конфликте к концу XVI века, что совпадало с окончанием гражданских войн во Франции (можно было бы сказать также — с завершением второго этапа этого конфликта), бесспорно выигравшими оказались страны, которые сумели эффективно выйти из него, — елизаветинская Англия и Франция в правление Генриха IV. Правда, знаменитый французский историк Ж. Мишле делал акцент на другом. «Последствия мира в Вервене, — писал он, — были ужасающими. С отступлением Франции все было Предоставлено воле волн. Европа вскоре вступила в продолжительную Варфоломеевскую ночь, именуемую Тридцатилетней войной, когда люди научились есть человечес-,ое мясо»2. Однако есть ли основания считать, что выход ранции из конфликта способствовал расширению, а не ужению его размаха? Выход из конфликта не значил, конечно, что и Англия, и Франция в определенной мере вновь не вовлекались в него (особенно это относится к Франции в период Тридцатилетней войны), притом даже необязательно на стороне того лагеря, к которому страна Принадлежала по религиозному признаку.
      Применяя к событиям прошлого термины, используемые для обозначения явлений нашего времени, цитированный выше Ф. Эрланже отмечал: «Вервенский мир, подписанный Генрихом IV и Филиппом II, привел к установлению таких отношений между двумя королевствами, какие мы называем «холодной войной». Франция тайно помогала врагам Австрийского дома, который, со своей стороны, использовал против нее подкуп, покушения и заговоры»3. Если уж использовать термин «холодная война», то не только применительно к франко-испанским отношениям, но и к положению во всей Западной и Центральной Европе в начале XVII века.
      Французский историк А. Дюпрон так характеризовал идейную конфронтацию того времени: «Кроме столкновения доктрин, бесконечных споров и ядовитых оскорблений, настолько же пышных, насколько и непристойных, насыщенность эсхатологических [Эсхатология — религиозно-мистическое представление о конце света и загробном мире.] образов вызывает в коллективном разуме противников идею вечного проклятия, граничащую с идеей необходимости физического истребления. Римская церковь — вавилонская блудница (Babylonische hur), католические священники — жрецы Ваала (Baals Phaffen), а со славой восседающий на своем престоле папа — антихрист. Такое изображение библейского предсказания о последних днях мира стало в конце концов обычным для кальвинистских кругов прирейнских стран первых десятилетий XVII века. Со стороны ортодоксальных католиков картины не менее экспрессивны: чума, яд, змея, про клятия, иногда весьма плохо пахнущие». Остались лишь непримиримость и «память о вековой борьбе»4.
      Надо заметить, что каждый лагерь (а нередко и страны, стоявшие вне конфликта) был заинтересован в таких стол кновениях внутри другого лагеря, которые подрывали по зиции ведущей державы (или держав) — главной силы этого блока. Поэтому дипломатия Генриха IV, например, всячески пыталась уладить в 1606 и 1607 годах острый спор папы и Венеции, поскольку он усиливал позиции Габсбургов внутри католического лагеря.
      Нельзя не учитывать также, что руководители католического лагеря нередко становились рабами собственной пропаганды. Так, Государственный совет в Мадриде в пор вые годы XVII века был всерьез„ убежден, что в АнглЯЁ установлен режим жесточайшего террора в отношении католической части населения. На этой основе возникали планы вмешательства (даже тогда, когда подобная интервенция была невозможной, да и не соответствовала целям испанской политики)5, а иногда и проекты, ведущие к раздуванию настроений подозрительности в самой Испании. Английский эмигрант-иезуит Джозеф Кресуэл пытался дискредитировать соперников ордена в глазах испанского правительства ссылками на то, что, поскольку в Англии «имеется много тайных католиков, вероятно, здесь (в Мадриде. — Авт.) имеются тайные еретики»6. Такие искажения картины реального положения дел в большой мере возникали не без участия эмигрантов.
      Вековой конфликт привел к усилению политического значения эмиграции. Спасаясь от преследований, французские гугеноты переселялись в Швейцарию, Англию, а позднее — в Голландию. В Нидерландах католики бежали из северных провинций в южные, занятые испанскими войсками, а протестанты — из южных в северные. Так же обстояло дело в Германии, где соседствовали протестантские и католические княжества. Англию в середине XVI века, но время правления Марии Тюдор, покидали протестанты, а на протяжении долгого правления Елизаветы — католики. Одновременно в Англии стремились укрыться от инк-иизиции беглецы из Италии, Португалии и даже Испании.
      Английская эмиграция приобрела определенное влияние при дворе Филиппа II и испанских наместников в Нидерландах. Эмигранты поставляли кадры для испанской разведки, становились деятельными участниками заговоров с целью покушения на королеву Елизавету, всячески стараясь ускорить прямую конфронтацию между Испанией и Англией, а впоследствии — ставить всевозможные препоны любым попыткам окончания войны между двумя странами.
      Особое значение имела эмиграция для поддержания иязи лагеря контрреформации с католическим меньшин-етном в протестантских государствах. Большой объем раз^ ие/п л нательной информации, поступавшей в Мадрид в конце XVI и первые годы XVII веков из Англии, служит показателем и разветвленности этих связей, и полезности их I точки зрения интересов и планов испанского двора. Стоит добавить, что очень многое в этих связях и поныне остаётся неизвестным. В бумагах одного из главных руководителей испанского шпионажа в эти годы — Хью Оуэна — Имеется, например, туманная ссылка на «некоторые пись-м.1, полученные от различных лордов и многих других ведущих персон, которые дали обязательство предоставить себя и свое состояние в распоряжение Его величества н Его светлости (т. е. испанского короля и его наместника ¦¦ Южных Нидерландах. — Авт.), как только к тому представится возможность»7. Оуэн слов на ветер не бросал, а кто были эти «лорды» и «ведущие персоны», так и остается неразгаданным.
      Заключение мирных договоров нисколько не ослабили размаха тайной войны. Среди бесчисленных заговоров эпохи, имевших локальные и ограниченные по своему значению цели, выделяются те, успех или неуспех которых мог привести к коренному изменению в соотношении сил лагерей, столкнувшихся в вековом конфликте. Выше уже упоминались некоторые из таких заговоров, приобретавших международное значение. Другие из них относятся уже к годам после подписания мирных договоров Испании с ее двумя главными противниками и были направлены как раз против Англии и Франции, а не против продолжавших оставаться в состоянии войны с Испанией голландских «мятежников».

Назад| Оглавление| Вперёд