;Однако сравнительно обеспеченная жизнь на кантонир-квартирах стала возможной лишь по окончании войны. В перерыве же боевых действий, зимой 1806­1807 гг., на постое в Польше действительно было несладко. Жители разбегались и прятали продовольствие. Вот что доносил генерал Моран маршалу Даву 17 декабря 1806 г.: «Мы не получаем хлеба из Варшавы, у нас нет муки... Солдаты съели всю картошку, а быки и коровы, оставшиеся в двух деревнях, которые мы занимаем, будут съедены за 4-5 дней. У наших лошадей нет ни крошки овса, а дороги так плохи, что нечего и ждать помощи из Варшавы». В ответ маршал давал довольно неожиданные советы своим подчиненным: «Я не понимаю жалоб, которые Вам адресуют. Ва­ши войска располагаются постоем на наибольшем пространстве, чем кто-либо в корпусе, и в таком месте, где имеется наибольшее количество ресурсов - ибо там, где есть жители, есть и продовольствие. Нужно найти его, либо вынуждая жителей показать свои тайники с провизией, либо проследив за ними ночью, когда они идут в лес, и таким образом найти тайники; либо просто прочесать лес: недавнее таяние снега позволит обнаружить свежевскопанную землю». Можно только представить себе, что испытали жители, которых «вынуждали» показать последний спрятанный мешок с зерном или бочонок с солониной. Но это уже другая история.
    Наконец, самыми нетривиальными были кантонир-квартиры в Испании и Португалии, в тех регионах, где гили боевые действия. Вот как описывает одно из таких расположений на постой уже известный нам офицер де Нейли: «В Галистео мы не нашли ни одной живой души. Все дома были пусты, а двери заперты. На­ши солдаты открывали их ружейным выстрелом в замок - это был способ одновременно верный и наносивший наименьший ущерб. Следуя инструкциям, полученным от хунты, жители ничего не оставляли в своих домах, и мы вынуждены были располагаться на постой без какого-либо провианта. С большим трудом мы раздобыли мешок зерна в соседней деревне - так, вопреки всем чиновникам военной администрации, мы добыли хлеб, который, правда, выпекали самостоятельно».
    Итак, никоим образом "не идеализируя солдат наполеоновской армии и ясно отдавая себе отчет во всех притеснениях, которым подвергалось население тех мест, где войска располагались на постой, необходимо отметить, что беспорядки начинались прежде всего тогда, когда жители разбегались из своих домов и было невозможно или крайне сложно добыть провиант. Если же основные потребности солдат были удовлетворены, Великая Армия вела себя куда более корректно, чем впоследствии союзники на оккупированной территории Франции.
    Очень интересно в этом отношении свидетельство русского офицера, в будущем генерала, Левенштерна. В 1809 г. волею судьбы он оказался в Вене и мог со стороны наблюдать поведение наполеоновской армии, занявшей в мае столицу Австрии. Неопубликованный ранее отрывок из его мемуаров очень ярко характеризует поведение победителей Габсбургской монархии: «Шенау и его парк известны всей Европе благодаря их красоте, но что привлекало тогда особый интерес - это бивак, разбитый прямо перед дворцом. Кирасиры-гиганты занимали все близлежащие строения. Я вынужден отдать должное командирам французских частей, ибо нигде нельзя было найти следов какого-либо беспорядка, даже цветы в парке оказались нетронутыми.
    Мы посетили также императорский дворец Лаксенбург. Повсюду мы видели расположившихся на отдых французских солдат, и повсюду собственность оставалась неприкосновенной...
    Я видел, например, в Лаксенбурге, в кабинете австрийского императора очаровательные маленькие картины, которые легко было бы унести. Но до них никто не дотронулся. То же самое можно сказать о множестве других мелких и очень ценных вещей... Мой слуга, уроженец Вены, был не столь щепетилен, он утащил из Рыцарскои столовой очень старинную и ценную вещицу...»
    Даже в самой Испании, в тех регионах, где замолкали на время залпы пушек и хоть чуть-чуть утихала беспощадная герилья, наполеоновские солдаты и офицеры вели себя так же, как в союзном Мюнхене или покоренной Вене. И мы не можем удержаться от того, чтобы не привести, быть может, несколько пространный, но удивительно живой и красочный пассаж из воспоминаний молодого офицера, с ностальгией рассказывающего о своем пребывании в испанской столице весной 1810 г.: «Она была такой приятной, моя жизнь в Мадриде! Несмотря на войну, я был словно среди самого спокойного мира. Вот что я писал в своем дневнике в начале января...
    "Едва я просыпаюсь, мои хозяйки приносят мне чашку горячего шоколада. Это каждодневный утренний привет. Несколько ломтиков ослепительно белого ароматного мягкого хлеба лежат рядом с чашкой пенистого напитка... В моем очаге уже весело горят угольки, на которые Марикита бросила щепотку лаванды, чтобы комната наполнилась ее ароматом... Легкий снежок покрывает мостовую улиц и лежит на крышах. Прохожие укутываются в свои плащи до самого носа.
    Чтобы выучить испанский, читаю книжку, которая мне нравится "El hombre feliz, ce rara avis in terris" ("Счастливый человек -редкое существо на земле "). Я нахожу ее интересной, хорошо написанной, без сомнения, потому что мне удается ее понять. Я слышу, как щебечут дочери хозяйки - они собираются идти на мессу. Сегодня день, когда, согласно поверью, молитвы должны спасти заблудшие души из чистилища - Saccar las almas del purgatorio. "Дон Антонио, какой ужасный мороз, - говорят мне девушки, -на улице два градуса холода!" Они упорхнули, и я, не торопясь, также отправляюсь в Сан-Исидоро, чтобы присоединить к их молитвам мои... По выходе из церкви я встречаю молодого щеголя - majo, ухаживающего за одной из них. Он сообщает мне, что сегодня как раз день рождения девушки. Я покупаю цветы и также спешу принести свои поздравления... Я обедаю в обществе моих очаровательных хозяек и с удовольствием поглощаю олью-подриду (национальное испанское блюдо), а также героически переношу все перченые, чрезвычайно острые блюда. На десерт подают замечательные зеленые валенсийские дыни, а мои бургундские познания вовсе не оскорблены тонким вкусом вин из Валь-де-Пеньяс и Тинтильи-де-Рота. Чашечка легкого, но очень ароматного кофе заканчивает не очень продолжительный обед. Я иду на прогулку в Прадо вместе с Девержи. Светит яркое солнце, и от утреннего снега не осталось и следа. При звуках колокольного звона все гуляющие останавливаются как вкопанные и произносят короткую молитву. Мы тоже снимаем шляпы и делаем как они...
    Вечером я забегаю посмотреть спектакль. Сегодня дают "Похищение пророка Илии", а потом водевиль "Сумасшедший дом", последний заставляет меня много смеяться... Еще позже вечером я иду на бал в обществе дочерей моей хозяйки. Я, кажется, замечаю, что моя униформа вызывает не очень приятные воспоминания. Тогда я покидаю на короткое время залу и возвращаюсь, одетый, как истинный кастилец, с головы до ног во все черное, и, кажется, я правильно сделал, так как меня принимают гораздо радушнее: одна из девушек ласково говорит мне на ухо, что я добрый малый - un buen muchacho. Мы много танцуем болеро и сегидильи. Никакого вальса, а чтобы сделать мне приятное, собравшиеся два раза танцуют французский контрданс, впрочем, весьма вяло. Какой прекрасный вечер! В два часа ночи мы покидаем бал после легкого ужина, состоявшего в основном из сладких блюд, и у входа мы находим факелоцосцев, которые освещают нам дорогу до дома. Я ложусь спать, мои веки закрываются под звуки льющейся издалека серенады, поющей о красоте ночи..."»
    Этим безоблачным воспоминанием мы позволим себе завершить главу, где все, казалось бы, пропахло потом, грязью и кровью. Но это неслучайно. Ведь подавляющее большинство этих людей, на долю которых выпали тяжелые испытания голодных и холодных биваков, новых и новых маршей по колено в грязи, сохраняли, несмотря на все лишения, силу духа, высокое чувство чести и просто веселость и доброту.
[<<--Пред.] [1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] [16] [17] [18] [19]
Другие статьи на эту тему:
Стратегия и оперативное искусство Наполеона
Эпоха Революции и Империи была отмечена не только переворотом в тактических формах боя. Не в меньшей, а пожалуй, в значительно большей степени она означала и глобальную ломку самой концепции войны, а следовательно, и стратегических форм и сопряженного с ними. ...
читать главу

Вооружение пехоты
С тех пор как в начале XVIII в. знаменитый французский инженер-фортификатор Вобан сделал простое, но гениальное изобретение — штыковую трубку, позволившую крепить штык к ружью, которое не теряло при этом возможность стрелять, а также усовершенствовал...
читать главу

Набег русских на Византию в 860 году н.э.
Этот набег описан в древнерусских, византийских и европейских летописях. В те года Византия воевала с Малой Азии с арабами, когда 18 июня в 860 году приблизительно 2-3 сотни судов руссов пришвартовались у берегов Босфора. Каждый из этих кораблей, как сообщают летописи, свободно вмещал от 30 до 40 человек. Приблизительное количество нападающих россов колеблется между 7-8 тысячами.
Приближение россов состоялось по Эквинскому понту. Это было неожиданным появлением и византийцы мало, что знали о противнике. О россах к тому времени было известно лишь как о «кровавом народе с севера».
читать статью


Осада Иерусалима Титом
В 70 году до и э Палестину населили еврейские племена, которые были вытеснены из Месопотамии. Они основали государство Израиль в 925 г до и .э распавшееся на два царства: Иудею и Израиль.
В 70 году весной Иерусалим был осажен Титом. Тогда он представлял собой крепость, очень хорошо защищенную тройной линией стен. Одна стена была защищена обрывами, другая рвами. Стены были оснащены четырехугольными массивными башнями из белого мрамора. Внутри был замок Антония и Соломоновский храм, защищенные с помощью четырех стен.
читать статью