Автору, обратившему свой исследовательский интерес к петровской эпохе, предстоит столкнуться с некоторыми трудноразрешимыми проблемами. Будем откровенны с читателем, про Петра I уже столько сказано-пересказано, писано-исписано, что трудно найти тему, связанную с его деятельностью и способную ещё вызвать интерес у сведущего взыскательного читателя. Подробнее об историографических проблемах петровской эпохи говорилось во вступлении. Действительно, все перипетии его бурного царствования, в том числе и тема Петра-западника, порядком поистрёпана историками и литераторами. Все возможные взгляды многократно изложены в различных интерпретациях, в редакции разных исторических школ и течений. Претензии на некую новизну на проверку оказываются более-менее оригинальной литературно-художественной обработкой уже известных идей и взглядов на роль Петра в истории Отечества. Что остаётся на долю современного петроведа. Богатая и разнообразная историография не оставляет ему выбора, кроме как заявить о своей солидарности с тем или иным исследователем, подтвердить уже известную позицию своими изысками.

За глубокими историческими выводами, фундаментальными оценками пусть читатель обращается к классикам российской исторической науки - к С. Соловьёву, В. Ключевскому. В наше же время на долю исследователя остаётся незавидная роль историко-документального статиста. Многажды переписывать набело историю овествование, насыщая её неизвестными доселе фактами - вот его удел. На научно-бюрократическом языке это звучит несколько таинственно и величественно - вводить в исторический оборот ранее неизвестный фактологический материал.

Нельзя же считать действительно новым словом в историографии петровской эпохи ту агрессивную оголтелость, с которой обрушиваются на беззащитного Петра некоторые современные писатели. От этих работ попахивает недостойной для научного издания клеветой, сальными анекдотами бульварного пошиба. В них собраны слухи, сплетни, накопленные за триста лет со времён Петра, слишком смелые домыслы и откровенные враки. Действительно, всё это представляет собой в некотором смысле новации, так как лет десять назад никакое уважающее себя издательство не позволило бы себе опускаться до печатания подобной чуши. Объектом для псевдо-исторических бульварных сочинений традиционно выступала Екатерина со своей бурной интимной жизнью, ну, может быть, неуравновешенный Павел с его несуразными и шокирующими выходками. Петра всё-таки щадили, слишком величественна была его исполинская фигура в истории Отечества. Но нет ничего вечного под луной. Нынешние, демократические - или скажем так, чересчур уж демократические подвижки, или скажем вернее, то, что у нас называют демократическими переменами, к сожалению, предоставили свободу выплёскивать на неподготовленного читателя бог знает какую ядовитую смесь из полуправды, полувымысла. Повальное критиканство по отношению к Петру последних лет вполне объяснимо. Оно является естественной реакцией на многолетнее преклонение перед его заслугами. Где-то из этой оперы сенсационные разоблачения и низвержения наших недавних идеологических кумиров и святынь. Это так похоже на нас, так близко нашей природной натуре. Наши предки лет эдак с 90 назад с тем же фанатичным рвением свергали с пьедесталов статуи царей и разрушали православные храмы. Так же как их непутёвые потомки будут убирать с центральных площадей своих кумиров - ениных, Дзержинских. В наших правилах предавать сегодня нафеме то, что только вчера почиталось как святыни. Так и с Петром. Вчера он был и создателем государства, и зачинателем военно-политического могущества России. С его именем связывали точку отсчёта качественно новой исторической эпохи -эпохи великих исторических свершений, громких бранных побед, экономического подъёма, внешнеполитического признания России. Сегодня наиболее радикально настроенные историки не только отказывают ему решительно во всём этом, но и обрушиваются с совершенно нелепыми обвинениями. Так, Андрей Буровский, книга которого полностью посвященная именно этой цели, непонятно почему разоблачает Петра в преступлениях, которых он и не думал совершать. Не оставляя камня на камне от всего, что было создано в ту эпоху, автор прошёлся огнём и мечом по всем сферам жизни молодого государства. Досталось и экономике с торговлей, и политике внешней и внутренней, и юному флоту, и государственному управлению - и всем, всем, всем. Может быть, достижения России в этих областях и были преувеличены, а если нет, пусть автора поправят специалисты. На этих же страницах хотелось подробнее остановиться на военных аспектах вышеупомянутой книги Буровского. Может быть, автор лучше осведомлён о других сферах жизни России рубежа XVII-XVIII веков, но целая глава о военном развитии и военных событиях петровской эпохи вызывает некоторое недоумение. Среди этих суждений - и чистой воды нелепости, и хронологические ошибки, и просто сущий вздор. Чего стоят, например, заявления автора: «... Некоторые на первый взгляд вполне образованные люди всерьёз убеждены, что Пётр изобрёл штык-ба-гинет и стрельбу плутонгами.. -»1. Уверяю Вас, среди «образованных людей» таковых вряд ли найдёте. Поищите среди необразованных, они всё проглотят, на них и впечатление легче произвести, и глубокомысленно перед ними порассуждать про то, откуда и как в Россию завезли багинет или байонет - как там правильнее. Изобретение штыка, этих самых, хитрых багинетов да плутонгов даже в самые махровые советские времена, когда Пётр выступал объектом особого преклонения, ему не приписывали. Даже когда мы были «впереди планеты всей» по всевозможным выплавкам, «добычи на гора», количеству центнеров с гектара и резиновых сапог на душу населения. Наши историки честно признавали, это - чужое, настолько было это очевидно. Чего греха таить, были попытки сделать Петра первооткрывателем кое-каких тактических премудростей. Приписывали, например, ему первенство в создании конной артиллерии. Здесь можно поспорить. Но про штык никогда никто подобных заявлений не делал.

Кто «пообразованнее» да поближе знаком с военной историей петровской эпохи, те знают, что багинет, предшественник штыка, появился у «потешных» солдат в конце XVII века и русская армия вовсю им пользовалась на полях сражений Северной войны. Европейскую новинку, штык, наша армия осваивала постепенно. Историки называют дату - 1708 год. Примерно к этому времени большая часть пехоты и драгун получила на вооружение штык.

Нелепостью, если не досадным недоразумением, является утверждения Буровского об авторе этих новшеств. Вот что он пишет по этому поводу: «Байонет восприняла французская армия при маршале Вобане (1701-1717 гг.) во время войны за испанское наследство и за счёт этого одержала несколько побед». Нет, чтобы писать про военные дела, надо ознакомиться хотя бы с детскими популярными книжками по истории. Знаете, в последнее время много таких издаётся, большого формата, с красочными картинками. Тогда автору было бы известно, что багинет появился во Франции около середины XVII века, некоторые историки называют определённую дату 1646 год и место - Байону, которое и дало имя изобретению. Маршалу Вобану, вернее будущему маршалу Вобану в это время было около 13 лет, он родился в 1633 году. Некоторые историки приписывают этому маршалу изобретение штыка, это верно. Но при чём здесь война за испанское наследство. Французская армия вооружилась штыком на полтора десятилетия раньше и с успехом применяла его и в Голландской войне и в войне с Аугсбургской лигой. Вскоре штык появился во всех европейских армиях. И что это за годы приводит нам автор: 1701-1717 гг. Что это - время жизни этого пресловутого Вобана? Так нет, загляните в первую попавшуюся энциклопедию и узнаете, что знаменитый маршал Людовика XIV «жил и работал» в 1633-1707 годах. Может это хронологические рамки очередной общеевропейской войны? Опять неувязка, война за испанское наследство шла в 1701-1714 годах. Ив эти годы старый маршал уже отошёл от дел, купаясь в лучах былой славы, наслаждаясь признанием своих заслуг нацией и доверием самого Людовика XIV. Может быть, автор приводит конкретные годы перевооружения французской армией штыком. Ну, тут уж явная натяжка, так как никакой серьёзный исследователь не укажет конкретные хронологические рамки принятия на вооружения того или иного вида оружия в те далёкие времена. Что говорят военные историки по поводу штыка? Французы первые придумали штык, и с 1689 года он поступает в войска. Когда же они закончили это перевооружение, точной даты никто не приводит. Зато историки заостряют внимание на интересный факт. То, что французы имели пальму первенства в вооружении, не помешало им отставать от немцев в насыщении войск штыком. Они ещё долго сохраняли в пехоте пику и полностью отказались от неё только в 1703 году, наверное, самые последние в Европе. Во всяком случае, австрийцы, пруссаки обогнали изобретателей и отказались от пики ещё в конце XVII века.

Прошу прощения за назойливость, но трудно пройти мимо явных ляпсусов автора, претендующего на историзм собственного издания. К тому же, защитим по мере наших скромных возможностей бедного Петра от подобной испепеляющей критики. Возмущённый Буровский приписывает Петру всякие нелепости и тут же разоблачает его, мол, это страшная несправедливость, Пётр лишь жалкий и коварный компилятор, присваивающий себе чужие изобретения. Например, стрельба плутонгами, о чём говорилось выше. Здесь такая же история, как со штыком-багинетом. Никогда ни сам Пётр и никто из историков не присваивал его военному гению стрельбу плутонгами или взводами. Пожалуй, Буровский первый положил начало этой теме. Знаток военной истории петровской эпохи, П.П. Епифанов, например, совсем другого мнения по этому поводу. Вот он, автор серьёзных исследований по эпохе Петра Великого, защитивший докторскую диссертацию по военной истории рубежа XVII-XVIH веков, пишет, что положение о стрельбе плутонгами прочно вошло в тактическую практику наших войск с «Краткого обыкновенного учения», появившегося в 1700 году. Пётр лично редактировал этот устав. В нём нашли отражения новейшие достижения западноевропейской тактики последнего десятилетия XVII века, в том числе - и стрельба плутонгами. Один из авторов первого устава, А.А. Вейде, проехав полЕвропы, изучив боевой опыт немцев и французов, докладывал Петру в 1698 году, что этот способ стрельбы «...употребляет-ца ныне едва что не у всех потентатов, а особливо французами, у которых и взялося»2. Вот так, уже тогда, в 1946 году, отмечали, что французы придумали эту мудрёную стрельбу. Французы, но не Пётр. Кстати, стрельба плутонгами - это немного не так, как рассказывает Буровский: «Раньше вперёд выходила одна шеренга, стреляла, уходила. Выдвигалась вторая шеренга... . Теперь же одна шеренга ложилась на землю, вторая становилась на колено, а третья стреляла стоя. Интенсивность огневого удара резко возрастала, и такая стрельба пошла заимствоваться всеми армиями. И армией Московии тоже».

Суть нововведения автор так и не уяснил. Первые петровские уставы определяли пехоте следующие виды стрельбы: стрельба шеренгами, плутонгами и залпом. При всех видах огня происходило то, о чём автор нам рассказывает. Правда, первая шеренга никогда на землю не ложилась, тут автор лишку хватил. Солдаты первой шеренги опускались на колено. Лёжа из кремнёвого мушкета выстрелить, да ещё прицельно, вряд ли получится. Так вот, разница заключалась в следующем. Ну, с шеренгами всё ясно: все становились на колено, задняя вставала, стреляла, затем поднималась и стреляла предпоследняя, вторая и первая. Залпом, как правило, стрельба велась полком всеми шеренгами разом, после чего солдаты заряжали и стреляли произвольно - так вёлся беглый огонь. Самый трудный вид стрельбы, требующий высокой профессиональной подготовки - это стрельба плутонгами. В линейном построении рота делилась на 9 плутонгов или взводов. При данной стрельбе сначала стреляли 1, 3, 5, 7, 9, затем, по порядку-2,4,6, 8 плутонги. Особая сложность состояла в том, что часто стрельба велась «наступательно» или «отступательно». Соответственно, очередной плутонг выдвигался на рубеж огня, делал залп и заряжал мушкеты, уступая очередь следующему плутонгу. В этом заключалась особенность этого вида огня, но почему-то этого Бурковский не знал.

После небольшого полемического отступления вернёмся к нашим размышлениям о судьбе петровской армии. В этом параграфе вниманию читателя будет представлен анализ военной деятельности царя в преломлении использования им опыта, накопленного и освоенного предшествующими поколениями. Задача это непростая ещё и потому, что о царе-преобразователе чаще принято рассуждать с позиций новизны, которую он привнёс в ту или иную сферу общественно-государственного устройства, в данном случае, в военное строительство. Отношение же его к предшествующим традициям в представлении обывателя нагляднее всего олицетворяет полотно известного русского художника с изображением несчастных стрельцов на фоне хмурого московского утра. Вроде бы всё ясно. Но это только - в обывательском представлении. На самом деле всё гораздо сложнее и - проще, одновременно. С одной стороны, своими помыслами Пётр был устремлён в будущее России, многое из которого в его представлении должно было создано с помощью европейцев по европейским же чертежам. С другой стороны, при всём желании нельзя оторвать Петра от земли, которая его взрастила, культуру и нравы которой он впитал с молоком матери. Всё верно, корни-то корнями, но если уж очень они царю мешали, недолго было по ним -и топором. Хмурое утро стрелецкой казни с тучами воронья над Кремлём стали своеобразным символом той противоречивой эпохи. К топору, а чаще - к палке, царь прибегал довольно запросто, устраняя преграды своей преобразовательной деятельности. Многие общественные деятели, историки и литераторы так и не простили ему излишней жестокости и насилия.

Был ли им насильно разрушен вековой общественно-политический уклад в преобразовательном запале? Были ли ниспровергнуты духовно-нравственные ценности предков? Был ли отринут накопленный поколениями самобытный опыт? Была ли, наконец, прервана преемственная цепь поколений и естественный путь постепенного развития России? Разные авторы дают на этот вопрос разные ответы. Ключевский, например, приходит к выводу, что, не смотря на откровенно враждебное отношение Петра к старой Руси, «не трогая в нём старых основ и не внося новых, он либо довершал начавшийся в нём процесс, либо переиначивал сложившееся в нём сочетание составных частей»3. То есть, он выступал верным преемником своих предшественников в деле общественного развития России, выполнял, так сказать, предначертанную ими программу. Вот вам и западник! При этом он избрал соответствующие его нетерпеливому и нетерпимому характеру методы и средства.

Да, в своих помыслах Пётр был обращен лицом к Западу. Но было ли благожелательное отношение Петра к Европе чисто прагматическим, трезвым расчётом дальновидного политика, шагом в много вариантной политической игре? Или в этом отношении превалировали, платонические, искренние чувства пылкого сердца - последствия бурной молодости, проведённой в окружении обаятельного живого Лефорта, опытного мужественного Гордона. Скорее всего, в царственной душе Петр-романтик постепенно вытеснялся Петром-прагматиком. Процесс этот ускорялся с годами по мере мужания царя, а наступало оно быстро. Этому в значительной мере способствовали и глухой ропот народа, и скрытый саботаж практически всех слоев населения проводимым реформам. Всё это было естественным сопротивлением непомерно быстрому движению вперёд. Отсюда враждебное отношение Петра к отечественной старине, которая упорной, скрытой борьбой, роптаниями, неоднократно прорывавшимися страшными мятежами и восстаниями, защищала свои ветхие устои и вековые предрассудки. Этот московский менталитет подданных остался Петру в наследство от прошлой эпохи. Именно в нём многие историки и публицисты видели зачатки самобытного здорового общественно-политического развития России. Эта самобытность проявлялась в относительно слабой центральной власти, которую русский царь вынужден был делить с другими политическими институтами: родовитым боярством, своей родней, православными иерархами, сословными представителями. Все они весьма энергично предъявляли претензии на участие в управлении государством и с трудом уступали свои привилегии крепнущему абсолютизму. Таким образом, отношение Петра Великого к Святой Руси характеризуется двойственностью. Он представлял собой плоть от плоти этой Руси и, вместе с тем, он вынужден был большую часть своей жизни преодолевать ее ожесточённое сопротивление.

В полной мере это касалось военного строительства. Процесс преобразования армии в 1 -ой четверти XVIII столетия в преломлении к использованию отечественного или заимствованного опыта в своём развитии прошёл несколько этапов. Периодизация, предложенная в настоящей работе, весьма относительна, так как вряд ли возможно определить строгие хронологические рамки, в пределах которых военное дело в России ориентировалось на Запад или обходилось «дедовским обычаем». В ходе того или иного периода строительства практиковались меры, аналоги которых без труда можно отыскать и в западноевропейском и в старомосковском военном искусстве. Но внимательный анализ за всем многообразием фактического материала позволяет определить совершенно определённые тенденции развития на том или ином временном отрезке.

В основе периодизации - деятельность Петра Великого с его грандиозными замыслами, титанической энергией, железной волей и целеустремлённостью. Его преобразования, личный вклад в строительство государства, укрепление его позиций, увеличение славы российской не могут не вызывать преклонения перед личностью Петра, признательности и гордости за наше историческое прошлое. При всех недостатках, ошибках и деформациях эпохи реформ Петра, нередко очень серьёзных, Россия при нём заметно продвинулась вперёд, сократив своё отставание от передовых стран Западной Европы.

Что там греха таить, советская историография не скрывала своих симпатий перед ним, предпочитая заострять внимание на победах и свершениях, но не на цене свершений, не на жертвах и лишениях. Ныне пишущая братия пустилась в другую крайность, обвиняя Петра во всех бедах, выставляя на первый план его предшественников - отца и брата. Включившись в эту полемику, отметим, что никто не был более строгим судьёй делу Петра, чем В.О. Ключевский. Если современные ниспровергатели ограничиваются поверхностными оценками в красочных популярных книжонках на потребу дня, то работы В.Ключевского опираются на солидную научно-изыскательскую базу. О Петре он пишет иногда беспристрастно, иногда - с откровенной неприязнью. При описании неуклюжих преобразовательских потуг московского правительства тонкая издевка и юмор подчас сменяются холодным сарказмом. И, тем не менее, смелее и решительнее, чем В.Ключевский никто не вступался за Великого реформатора. Проведённые Петром преобразования, в ряде случаев продолжавшие или завершившие начатое до него, сделали Россию неизмеримо более сильной, развитой, цивилизованной страной, ввели её в сообщество великих мировых держав, хотя до конца ликвидировать её отсталость не смогли. Сын своего времени, Петр не смог совершить более того, что совершил. Но и то, что он сделал за свою не очень-то долгую жизнь для развития экономики и государственных установлений, армии и флота, внешней политики и искусства, культуры и быта, благодарная Россия, принявшая петровское наследие, осваивала и продолжала развивать в течение почти двух столетий.

Петр Великий - фигура противоречивая, сложная. Таким создала его эпоха. От своих отца и деда унаследовал он черты характера и образ действий, мировоззрение и замыслы на будущее. В то же время он был яркой индивидуальностью во всём, и именно это позволило ему ломать устоявшиеся традиции, обычаи, привычки, обогащать старый опыт новыми идеями и деяниями, заимствовать нужное и полезное у других народов.

Очевидцы поведали потомкам, что русский царь отличался простотой в обращении, невзыскательностью, непритязательностью в быту. По натуре человек добрый, он мог обласкать не только дельного вельможу, но и плотника, кузнеца или матроса, делил с ними кров и пищу, крестил их детей. Не любил всякие официальные церемонии и тем приводил в изумление иностранных наблюдателей, особенно королев, принцесс и иных аристократов.

Однако привычка к власти, раболепие окружающих объясняют, но не оправдывают такие качества в Петре, как грубость, вседозволенность и пренебрежение к человеческому достоинству, произвол в политике и в быту. Он осознавал и не раз подчёркивал, что он - абсолютный монарх, и всё, что он делает и говорит, неподвластно людскому суду; лишь бог спросит с него за всё, и хорошее, и плохое. Петр был искренне убеждён, что всё, от него исходящее, -для блага государственного, народного. То, что он сам, не покладая рук, трудился, возводя, по своим замыслам и планам «фортецию правды» государства Российского, нельзя не видеть. Но видел ли он, что его усилия приносят благо не всем, или, по крайней мере, не всем поровну? Осознавал ли, что его преобразования обернулись сотням тысяч людей крепостной неволей, ещё большему числу людей - увеличенными налогами, поборами, принудительными мобилизациями, работами?

Примечательная черта Петра Великого как правителя, абсолютного монарха - огромный личный вклад в управление государством, его внешнеполитические, военные акции; привлечение к делам одарённых, талантливых, способных людей -администраторов, полководцев, дипломатов, организаторов различных производств, мастеров своего дела.

Первый военный опыт молодого царя оказался неудачным. Затянувшаяся русско-турецкая война требовала решительных действий. Они не заставили себя ждать, когда, наконец, Пётр почувствовал себя достаточно взрослым и взял бразды государственного правления в свои руки. Объектом для нападения была выбрана мощная турецкая крепость Азов. Расположенная в устье Дона, она запирала выход в Азовское море. Это делало её важной стратегической целью в планах московских воевод. Кроме того, Петр никогда не забывал про общенациональные цели, о преодолении искусственной политико-экономической изоляции Руси. Были предприняты два похода, ценой невероятных усилий и многочисленных жертв сломлено ожесточённое сопротивление турок. Крепость пала к ногам молодого Петра. Но выводы, сделанные из азовских походов были однозначными - армия никуда не годится. Она не отвечала требованиям современной войны. Низкую боеспособность показала как дворянская конница, так и стрелецкие, да и многие солдатские полки. Мазепа, в походах находившийся рядом с царём, так характеризовал боеспособность «царевых служилых людей»: «Государевых людей в деле мало, только выборные солдатские полки да стрелецкие приказы, в каждом бою человек по 300, остальные стрельцы все - в обозе да у телег, от рейтаров да дворян только крику».

Следующим шагом, инициирующим преобразования в военной сфере, стала поездка Великого посольства в Европу. Пётр, инкогнито находившийся в составе представительства, получил возможность воочию убедиться в ратных преимуществах Европы. Он посетил шведскую Ригу, Бранденбург, Голландию, Англию. Неизгладимое впечатление произвели на царя военные манёвры, специально для него проведённые саксонским курфюрстом, нечаянным другом и будущим союзником. Вернувшись в Москву, царь, ещё не остывший после впечатлений от военных смотров и маневров, устраивает «экзерциции» полкам московского гарнизона. Контраст между войсками немецких государств и московскими полками велик. Пётр был крайне недоволен и раздражён. Наконец, ускорили военную реформу события лета 1698 года, очередное выступление крамольных московских стрельцов.

Правительства второй половины XVII века, преследуя цели унификации армии, постепенно отказывалось от услуг «русского строя», переводя ратных людей в более совершенный «иноземный строй». Регулярная служба с ежедневными строевыми тренировками, жёсткой регламентацией и дисциплиной была настоящим ударом по их спокойной и размеренной жизни, что не могло не вызывать глухой ропот в массе служилых людей. Стрельцы ревностно оберегали свой социальный статус, обеспечивающий им немалую экономическую независимость и материальный достаток. Они были плотью от плоти уходящей в прошлое эпохи - бурной эпохи всесословных Земских соборов, религиозных и социальных распрь. Им позволялось многое. Столичный люд, вообще, запросто мог обратиться с челобитной к самому царю, к чему он частенько и прибегал. Своенравным москвичам безусловно льстило общение «на равных» с царём-батюшкой. Заодно с народом нередко хаживали в Кремль и стрельцы. Стрельцы просили у царя заступничества против «сильных людей», будь то свои командиры или ближние к царю временщики-бояре. Чувствуя слабину правительства, они не останавливались перед любой возможностью вытребовать или подтвердить свои старинные служебные льготы. Тон челобитных постепенно менялся. Это были уже далеко не нижайшие просьбы безропотных слуг, а, скорее, требования, подкреплённые решительными действиями. В конце века, когда правительство попыталось ограничить их сословные привилегии и сделать их реальной частью вооружённых сил, стрельцы ответили рядом кровавых бунтов. Более чем на десятилетие действия властей были парализованы непокорными стрельцами. Армия, вышедшая из-под контроля, превращается в социально опасную толпу бунтовщиков. Действительно, ситуация в Москве в те годы могла развиваться по турецкому «сценарию». Недоброй традицией турецкой истории стали военные мятежи, в ходе которых янычары свергали и сажали на трон угодных им султанов. Стрельцы как будто только искали повод, чтобы предъявлять всё новые и новые претензии правительству. Масла в огонь подливали сторонники раскола, будоража умы и без того беспокойных москвичей. Долго ещё Москва с опаской вслушивалась в ходившие по городу слухи о грядущих волнениях. А городские власти каждый свой шаг делали с оглядкой, как среагируют на него в стрелецких слободах, в любой момент ожидая повторения кровавых событий. Практически стрельцы на некоторое время захватили власть в Москве и диктовали правительству свою волю. Что и говорить, клин выбивают клином.

Только жестокая решительность Петра навсегда избавила Москву от домоклова меча - нависшей опасности, исходившей от мятежного стрелецкого воинства. Очередной бунт, подтвердивший политическую неблагонадёжность одного из основных родов армии, переполнил чашу терпения царя, и без того не питавшего особых симпатий к стрельцам.

Всё это предопределило направление военного строительства на первом этапе. Максималист по натуре, Пётр принимает решение «сломать до основания» то, что было создано до него. Последовал ряд решительных указов, которыми старые воинские части были расформированы. Драконовские меры были приняты по отношению к стрелецким полкам. Чем могла быть объяснима репрессивная политика Петра по отношению к стрелецкому войску? Прямо-таки патологическую ненависть Петра к стрельцам принято связывать с воспоминаниями отрочества, когда он становится нечаянным свидетелем зверств, учинённых взбунтовавшимися стрельцами в Кремле.

В июне 1699 года, находясь в Азове, сам Пётр вторит приказным людям: «Московских полков стрельцов, которые были на Москве ...ив Азове, ...распустить в посад, кто в который город похочет, и в который город кто напишется, взять росписи. И по тем росписям их отпустить с жёнами и детьми без мот-чания. И по тому Великого Государя указу стрельцы с Москвы с жёнами и детьми, а из Азова - одни, и к Азову с Москвы жёны и дети посланы».

Расформировывая стрелецкое войско, правительство Петра принимает меры к ликвидации стрелецких хозяйств - экономической основы старомосковской военной организации: «.. .а дворы их на Москве жёнам их продавать вольною ценою».

Уже в разгар строительства новых регулярных полков появляется ещё один указ. Он датирован 17 января 1700 года и обязывал «московских полков остаточных стрельцов и слобот-чиков и стрелецких жён, которые стрельцы писаны в посад московских всех полков и отставных стрельцов и стрелецких жён, вдов с детьми и без детей всех 20 полков послать с Москвы в города, куды они писались.... А на Москве ни у кого не жить и никому их не держать»5.

Расформированию подлежали полки московских стрельцов, дислоцированные в Азове и не принимавшие участия в событиях осени 1698 года. Стрельцы были оставлены в качестве гарнизона недавно отнятой у турок крепости. Азов в результате двух осад был порядком разрушен и его укрепления предстояло восстанавливать, чем и занимались московские стрельцы. Тем не менее, их судьба была предрешена. В ноябре 1699 года «...московских 6 полков стрельцов ныне с Азова отпущены в разные городы, посады.. .».

Расформированию подверглись не только московские, но и городовые стрелецкие полки. По указу 13 января 1699 года были расформированы полки В. Елчанинова, М. Кравцова, И. Дурова, стоявшие в Белгороде. Все стрельцы были «написаны» в посадские и ремесленники. В это же время был распущен полк П. Головина, стоявший по различным городкам Белгородского разряда. Московским стрельцам было запрещено записываться в новую армию солдатами7.

Естественно, в это время Петр был далёк от мысли, будут ли потомки о его поступках судить как о продолжении политики отца в деле преобразования армии. Вообще, в той ситуации не о военных переменах помышлял Пётр, а о том, как обезопасить собственную жизнь, защитить близких от стрелецких бердышей, овладеть престолом, повергнуть в прах политических недругов. Но, само по себе, «раскасование» стрелецкого войска объективно являлось продолжением военной политики предшествующих властей. Как ни парадоксально, эти репрессивные меры стали началом петровских военных реформ. И они же делали его невольным преемником программы переустройства войска, сформулированной в предшествующую эпоху. Хотя сам Петр преследовал цели, прямо противоположные тем, которые ставились перед собой его предшественниками: не унификация войска, а полный слом старой военной машины и её замена. История не балует исследователей данной эпохи изобилием и разнообразием источников. Многочисленные пожары, бич деревянной Москвы, особенно пожар 1812 года, неудовлетворительные условия хранения, наконец, элементарное чиновничье разгильдяйство и безалаберность сделали своё дело. Бесценный исторический материал был навсегда потерян для нас. Но даже чудом сохранившиеся пожелтевшие листы списков и донесений - воеводских «сказок», указов и распоряжений позволяют судить об этом. Судьба политически неблагонадёжных московских стрельцов постигла и некоторые другие категории «служилых людей старых служб». Росчерком пера была определена судьба провинциальных стрельцов, городовых казаков, ратных людей пушкарского звания, даже многих «маломощных» помещиков-однодворцев. Многие из них были отпущены с государевой службы и вынуждены были пополнить другие сословия. Только в Белгородском разряде в эти годы были записаны в крестьяне и посадские 24 тысячи вчерашних «ратных людей». Ну что ж, лес рубят - щепки летят.

Естественно, с реализацией указов, какие бы кары за неисполнение не сулились, по всей необъятной Руси, в её уездах и губерниях, не торопились. И чем дальше от Москвы, тем меньше гарантии, что они вообще будут выполнены: историки подсчитали, что изрядная доля петровских указов так и остались на бумаге. Может быть по этим причинам, а может - по другим, так или иначе - разогнали не всех. Стрельцы порубежных крепостей, провинциальных городков, далёкие от столичных политических страстей, продолжали нести гарнизонную службу. С ними и раньше-то особенно не церемонились, благо, что они - это вам не московские стрельцы, разбалованные царями своим вниманием, правами да льготами. Жизнь городовых стрельцов была не в пример московским - хлопотна и беспокойна. Но и их, следуя общей идее, переводят в солдатскую службу. Так, в 1695 году егорлыкских стрельцов и казаков зачисляют в пашенные солдаты8. Московские события 1698 года активизировали этот процесс. В октябре этого же года в жилые солдаты были переформированы 5 стрелецких полков Казанского разряда9. В 1699 году подобная участь постигла 3 архангелогородских стрелецких полка10. В 1700 году стрелецкий полк И. Капищева был переведён в Севск и переформирован в солдатский полк".

Исходя из этого, можно сделать вывод, что Пётр и его правительство выступали невольными последователями в строительстве вооружённых сил, что выразилось в целенаправленном переводе частей русской армии на более совершенный «иноземный строй». Архаичные части «русского строя»: служилые люди «по отечеству», стрельцы, городовое казачество, пушкарские чины - все эти жалкие осколки ратей периода централизации московского государства пополняли солдатские полки, постепенно переливаясь в более совершенный «иноземный строй».

К сожалению, мудрый расчёт, последовательность, терпеливость не стали определяющими добродетелями Петра-реформатора. В его политическом арсенале преобладали иные методы: сиюминутный порыв и бескомпромиссность, нетерпимость и произвол. Результаты должны быть достигнуты немедленно и любой ценой. Зачастую его лихорадочные действия противоречили друг другу сводили друг друга на нет, взаимоисключали. Но часто и те и другие реализовывались с завидной настойчивостью и целеустремлённостью. Так получилось и со строительством армии.

В военном строительстве накануне и в ходе Северной войны (1700-1721 гг.) просматриваются две тенденции: следование традициям и заимствование западноевропейского опыта. Новые явления, связанные с заимствованием при формировании «новоприборных» полков, подробнее будут рассмотрены в следующей главе. Здесь же остановимся на традиционной стороне рассматриваемой проблемы. В связи с этим читателю будут представлены три этапа строительства регулярной русской армии:

1 этап начался глубокой осенью 1699 года, когда правительство приступило к целенаправленной подготовке к войне со Швецией. Хронологически этап охватывает около года и включает начало войны, трагический поход под Нарву и сражение у стен крепости 19 ноября 1700 года;

2 этап включает события между Нарвской и Полтавской битвами;

3 этап - это послеполтавский период Северной войны.

В рассуждениях о приоритетах европейского или отечественного важнее всего начальный этап военно-преобразующей деятельности. Это не значит, что автор недооценивает периоды войны, которые гораздо важнее и интереснее с оперативной точки зрения, с точки зрения развития российского военного искусства. Дело в том, что именно в начале любого предприятия, на подготовительном этапе наиболее рельефно проявляются цели, средства их достижения. Говоря современным языком, составляется программа строительства, в которой просматриваются все сущностные характеристики будущей модели: практические, политические, идеологические, нравственные. Затем приступают, наконец, к самой работе, и первоначальные, программные установки претерпевают изменения. Не выдерживая испытания реальностью, временем, пасуют перед трудностями роста, развития. Происходит переосмысление, переоценка. Иногда действительность, наоборот, подтверждает истинность первоначальных установок. В дальнейшем всё труднее и труднее разобраться в том, что своё, что заимствованное, так как в общий процесс строительства вторгаются всё новые и новые силы, например, субъективный фактор, административный или военный талант. Нейтральным фактором влияния можно считать накопленный в ходе реформирования опыт, приобретённый путём проб и ошибок. Поэтому основное внимание работы посвящено начальному этапу военного строительства. Содержание работы и хронологически и по существу невольно развёртывается вокруг начальных мобилизаций, «первой» Нарвы, анализу военного искусства этого периода.

Начнём, пожалуй, с комплектования новой армии. Комплектование всегда являлось основным видом характеристики вооружённой силы государства. В нём отражался уровень зрелости общественных отношений страны, эффективность экономического развития государства. В принципе, за долгую историю полную кровопролитных войн и конфликтов человечество выработало два вида комплектования армий: ополчение и профессиональную армию. Ополчений история помнит великое разнообразие, организованное на различных основаниях, на разных принципах: тут и поголовные призывы военнообязанных, и различные военно-сословные ополчения, преимущественно, дворянские. Разновидностей профессиональных военных организаций военная история знает не меньше. Профессионалами были и наёмники Ганнибала, и служившие по месяцу-два в году ландскнехты, и солдаты европейских армий XVII-XV1II веков, служившие уже в постоянных регулярных армиях. Опять же можно различать солдат Петра I, согнанных в полки рекрутскими наборами, от солдат Фридриха Великого, набранных при помощи обмана или контракта. Но и те, и другие безусловно представляли профессиональные армии XVIII века. Кроме того, важно учитывать, что в чистом виде и ополчение и профессиональные армии встречались довольно редко. Чаще полководцы водили в бой армии, созданные смешанным способом. Во второй половине XVII века, отказавшись от сезонных наёмных войск, европейские монархи всё больше склоняются к примеру Людовика XIV, который комплектовал массовую армию смешанным образом. Постоянное кадровое ядро в случае войны пополнялось призванными рекрутами - чем не ополчение? После войны рекруты распускались по домам, а кадровая основа оставалась под ружьём. Классическая наёмная армия XVIII века - армия Фридриха Великого была таковой только частично, пополняясь рекрутами-кантонистами, и - даже провинциальными милиционными отрядами и отрядами добровольцев. Система ландвера, вымученная Пруссией в её трагической борьбе с Наполеоном, была ни чем иным, как тесным сплавом ополчения и профессиональной армии. Она дала начало всеобщей воинской повинности, которая стала доминирующим методом комплектования армий в XX веке.

Может быть, такой взгляд на историю развития комплектования армий специалистам покажется слишком упрощённым, но останемся при своём мнении. Что касается русской армии рассматриваемой эпохи, то в истории, наверное, трудно найти армию, в строительстве которой причудливо сочетались столько методов, видов, принципов, дополнявших, а чаще - мешавших друг другу.

Итак, вернёмся к комплектованию петровской армии. При формировании полков практиковались как вербовка или «прибор вольных охочих людей», так и принудительные наборы даточных людей. Эти методы комплектования были известны на Руси, но в строительстве допетровского войска играли различную роль. Вербовка, широко применявшаяся на Западе, в рассматриваемую эпоху являлась основным способом комплектования европейских армий. В России она распространения не получила в силу исторических традиций и социально-экономических особенностей развития страны. Среди главных причин можно назвать постоянный дефицит финансовых средств при необходимости иметь весьма многочисленное войско. Да и острая нехватка экономически свободного населения давала о себе знать.

Представим себе такую картину. Москва, Ивановская площадь в Кремле, толпы москвичей среди торговых лавок; два бирюча в рудо-жёлтых кафтанах осаживают сытых коней прямо напротив дьяческой палатки, где заключались по всей Руси крепостные акты. В палатке видны были стол, скамьи, за столом подьячие, и дьяк - за столом стоя читающий указ.

У бирючей в левой руке по длинному жезлу. Сверху жезла знамя из золотой парчи, у седла литавры. Остановив лошадь посреди людной площади, один из них, старший, бородатый, бьёт рукояткой плети в литавры, кричит государево слово, привлекая внимание любопытных москвичей. В его руке указ с массивной царской печатью, который бирюч громко оглашает. Другой бирюч сопровождает речь товарища время от времени ударами в литавры.

Вот так примерно 8 ноября 1699 года был обнародован царский указ «О приеме в службу в солдаты из всяких вольных людей». Указом всем записавшимся было установлено жалованье по 11 рублей в год и «кормовые» деньги наравне с Преображенским и Семеновским полками.

Новая армия создавалась из добровольцев типичной вербовкой. Вряд ли Пётр, готовясь к походу, осознанно действовал в духе европейской военной практики. Наверняка, он поступал так исходя из здравого смысла. Так начинал свою польскую войну его дед, Михаил Фёдорович, так начинал войну за Украину отец - с вербовки охотников в полки. Вместе с тем, положение Петра кардинально отличалось от положения деда и, тем более, отца. И тот и другой упорно и кропотливо создавали вооружённые силы, путём проб и ошибок, отказываясь от одних методов, прибегая к другим. Военная машина, готовая отстоять государственные интересы России, создавалась и совершенствовалась почти 70 лет. К концу века формы организации войска в целом уже сложились. И Петр уже имеет в своём распоряжении готовое войско. Теперь армию в случае необходимости нет нужды набирать, как раньше. Она существует постоянно или в составе кадра, или в виде списков или «сказок» в соответствующих приказах, или в виде гарнизонных сокращённых полков. Но она есть, она готова к походу, был бы приказ. Но от неё Пётр отказывается. Очевидно, всё-таки дал о себе знать максимализм молодости, желание крутых перемен, ведь в старой армии царь уже не раз имел повод разочароваться. Впечатления были не из приятных. Нужна была новая армия. Какая? Как только что увиденные - саксонская, бранденбуржекая. И Пётр отдаёт предпочтение заморскому опыту военного строительства.

Вместе с тем было ясно, что одних охотников для массовой армии недостаточно. Ограниченные возможности вербовки заставили московское правительство обратиться к принудительным наборам даточных людей для создания массовой армии. Соответствующий указ был обнародован 17 ноября 1699 года. Даже очередность выхода в свет этих документов говорит о том, что набор даточных рассматривался как второстепенный метод набора. Между тем, даточные наборы на Руси вели свою историю от ополчений феодальных княжеств. В отличие от средневековой Европы, пехотное ополчение на Руси никогда не теряло своего значения как боеспособная часть войска наряду с профессиональными княжескими дружинами. Позднее, в XV-XVI веках ополчения сменили «посошные рати», а затем - и даточные наборы. В отличие от найма ополчения и их разновидности вполне можно отнести к традиционным отечественным методам комплектования. Наши ополчения были воплощением народной соборности и общинности. Они были не просто методами комплектования, они выступали материальным проявлением национальной ментальности и народных обычаев. Во второй половине XVII века они становятся основными методами пополнения русской армии рядовым составом, постепенно вытесняя другие механизмы строительства армии. Даточные наборы XVII века носили локальный характер. Проводили их местные уездные власти по указам из столицы. По мере военной необходимости среди военнообязанного населения набиралось определённое количество даточных солдат. Естественно, старались мобилизовывать мужчин поблизости от районов боевых действий. Так, перед войной с Польшей (1654-1667 гг.) мобилизацией были охвачены юго-западные области России. Тогда было «прибрано» по одному из 2-3 мужчин. Перед войной со Швецией (1656-1658 гг.) были проведены даточные наборы в северо-западных уездах. И позже правительство неоднократно прибегало к наборам даточных солдат для пополнения поредевших полков.

После похода они частично распускались, частично оставались под знамёнами. За солдатами, возвратившимися в свои деревни, сохранялся их прежний социальный статус. В отличие от вербовки, даточный набор не только имел глубокие исторические корни на Руси, он отражал особенности социального развития государства и соответствовал сложившемуся экономическому базису. Кроме того, он был близок и понятен московским военным руководителям.

Набором занималась комиссия под руководством боярина И. А. Головина на генеральном дворе в селе Преображенском. Работа спорилась, так как этим делом чиновникам приходилось заниматься неоднократно. Работа заключалась в следующем. Комиссией были затребованы росписи и перечни «служилых людей» из Разрядного, Стрелецкого, Ямского и Иноземного приказов. После сверки данных с переписными книгами комиссия постановила провести набор даточных среди посадского населения. Московские и городовые дворяне обязаны были поставить по одному пешему даточному с 50 дворов и по одному конному даточному со 100 дворов. Принцип и разнарядки этого даточного набора оставались прежними. По меткому выражению Д.В. Пузыревского, это был «старинный элемент наших ратей, представлявших собою выражение земной силы целого народа, а не одного какого-то сословия или военной касты».

Известный исследователь петровской эпохи Н.И. Павленко считает, что в начале войны даточные наборы носили второстепенный характер и дополняли вербовку12.

Вновь созданное войско состояло из трёх дивизий или «ге-неральств». Дивизия A.M. Головина формировалась в Москве из числа «вольных охочих людей», дивизия А.И. Репнина укомплектовывалась как вольницей так и даточными. Дивизия А.А. Вейде состояла из даточных людей.

Вопрос о соотношении вольницы и даточных людей в войске, набранном Петром накануне войны чрезвычайно важен для определения лица молодой регулярной армии. Историки отвечают на него по-разому. Л.Г. Бескровный определяет общую численность «новоприборных полков» в 22514 человек, из которых 10727 являлись даточными, а 11787-из вольницы13. Более подробные сведения представлены в исследованиях М.Д. Рабиновича. По его материалам, комиссия А.И. Репнина в поволжских городках и уездах к 21 февраля набрала 3254 человека, из которых только 524 были даточными. Это и понятно, Поволжье на Руси всегда было прибежищем для вольных-гулящих, сирых и убогих, обиженных и озлобленных людей, всякого роду-племени, веры и сословия. Здесь тебе и беглые, и подёнщики, отпущенные на бурлацкий и другие промыслы крестьяне, просто ищущие лучшей доли люди. Здесь, на пересечении торговых путей, шумели славные ярмарки, процветала торговля и промыслы. В памяти свежи были ещё предания об удалых атаманах, молодецких ватагах, промышлявших разбоем и прочими лихими делами. С крепостными да холопами же, наоборот, было напряжённо. В Нижнем, Казани, Самаре, Саратове, Симбирске, Сызрани и других городках был кликнут клич, зазывая в царёво войско, посулив ратникам безбедную жизнь, казённый корм да государево благоволение. Чем ещё можно было привлечь в солдатчину разгульную поволжскую вольницу? Может быть, умело проведённая рекламная кампания, а может просто возможность получить задаток звонкой монетой - сделали своё дело. Как бы там не было, к приказным избам потянулся всякого чина народец записываться в государеву ратную службу. Накануне похода к Нарве, в августе 1700 года в «генеральстве» А.И. Репнина числилось 10720 рядовых солдат, из них только 5-7% составляли даточные14. Если принять заточку отсчёта данные Н.И. Голикова о численности армии в 32032 рядовых15 и численности полков А.А. Вейде, набранных из даточных - 1035616, то нетрудно подсчитать, что молодая регулярная армия почти на 2/3 состояла из вольницы, т.е. навербованных солдат.

К этому же выводу приходит видный учёный, знаток военной истории России XVI1-XVIII веков П.П. Епифанов: «.. .вольницы было прибрано больше, чем даточных».

Ну что ж, подведём итог. Перед большой войной Пётр решительно отказался от созданной до него армии. В неё он не верил, на неё он не надеялся. Он предпочёл начать с нуля и построить новое войско. В ходе создания традиционные русские методы набора сыграли второстепенную роль. «Новоприборные» пехотные полки создавались по типу наёмных западноевропейских армий. Основным способом комплектования была вербовка или найм.

Войну предполагалось начать с осады Нарвы. Поэтому основное внимание уделялось организации пехоты. На создание всей необходимой военной структуры просто катастрофически не хватало времени. Про нетерпеливость царя просто легенды ходили. Ему не терпелось вступить в войну, в деле проверить свою, подчёркиваю, свою армию. Сама по себе эта армия - все 29 пехотных полков фактически были полуфабрикатом - необстрелянные, сплошь новобранцы, не нюхавшие пороху, наскоро обученные азам боевой науки. Но армия - это не только боевые части. А управление, а служба боевого обеспечения, а крепкий, обустроенный тыл? Всё это ещё предстояло создавать. Пока же очередь дошла только до царицы полей -пехоты. Операции полевой армии должна была обеспечивать поместная конница под командованием Б.П. Шереметева.

Этим объясняется тот факт, что кавалерия молодой армии была представлена только двумя конными драгунскими полками. Формирование драгунских полков молодой петровской армии началось задолго до набора пехоты. 11 сентября 1698 года по Именному Высочайшему указу генералом A.M. Головиным был сформирован драгунский полк из дворян и шляхетских недорослей или царедворцев. В отличие от пехоты в комплектовании драгунских полков существенных изменений не произошло. Это событие больше напоминало сбор дворянского ополчения вполне в духе канувшей эпохи. Наверное, поэтому не с дворянской конницей связано начало истории регулярной русской армии. В этом она уступила ветвь первенства царице полей - пехоте. До знаменитых указов о формировании новоприборных полков оставалось более года. Как и в допетровские времена, первые кавалерийские полки состояли из служилого дворянства. Служившие там иноземцы, все были вполне обрусевшими, давно осевшими на Москве. Таких величали иноземцами старого выезда. Командиром был назначен полковник Андрей Алферьевич Шневенц, служивший ещё отцу Петра. Опытный пехотинец, он совершенно не знал драгунской службы. Своим назначением Шневенц был обязан острому дефициту командных кадров накануне войны. Не хватало обыкновенных пехотных офицеров, хоть немного знающих военное дело, чтобы ими хоть как-то укомплектовать полковое и ротное звено. Что уж тут говорить о драгунских полках, требования к управлению которыми были неизмеримо выше, чем к обыкновенной пехоте. Ведь драгун совмещал в себе и пехотинца и кавалериста. Драгунский командир должен быть искусен и в пехотной и в кавалерийской тактике, уметь управляться с полком и в пешем порядке и в конном строю. Очевидно, скрепя сердцем царь выбрал на это место Шневенца. Может быть, Петра подкупил весьма преклонный возраст полковника, что должно было бы гарантировать его опыт и искушённость в бранных делах. Но, скорее всего, у командования просто не было выбора.

Командовать не просто солдатским, а фактически дворянским полком удостаивались чести не все и не каждый. К тому же это были не просто городовые дворяне или провинциальные дети боярские. Нижние чины полка были сплошь представителями московских родовитых боярских да княжеских семей. Служба в кавалерии всегда была делом лестным и достойным, являясь привелегией высших сословий. Первые офицеры Преображенского драгунского полка за исключением 7 иноземцев служили до этого в московских чинах, т.е. стольниками, стряпчими, жильцами. Лучшие люди государства записывали в драгуны своих отпрысков. И те шли, кто искать себе чести по службе, кто подтвердить своё родовое достоинство, а может - и возвыситься. С превеликим трудом отдавала боярская Москва своих отпрысков в рядовые, в глубине души продолжая считать это порухой родовой чести, хотя царские указы не раз предписывали не считать службу с рядовых чинов умалением высокородного достоинства. Так, из славного рода Шереметевых, известного своей службой ещё московским великим князьям в полк были записаны брат Бориса Петровича, будущего фельдмаршала, Василий и его сын, тоже Василий.

В прежние времена во главе такого полка был бы поставлен ближний к царю боярин-воевода из самого что ни на есть старомосковского достойного и заслуженного рода. Естественно, многое в Москве изменилось с тех пор, но, тем не менее, Шневенцу этим назначением было оказано высочайшее благорасположение и несоизмеримое с его социальным статусом доверие. Доверия грозного и вместе с тем нетерпеливого в своей требовательности Петра полковник не оправдал. К тому же он был уже в весьма преклонном возрасте. После Нарвы Шне-венц был переведён командовать солдатским полком в генеральство А.Ф. Головина. В 1702 году он скончался.

В том же полку служили братья Николай Юсторович и Александр Юсторович Инфлянты, типичные служилые иноземцы. Числились они на московской службе с 1675 года. Судя по послужному списку, головокружительной карьеры не сделали. Начинали прапорщиками в полках солдатского строя. Николай Инфлянт в прапорщиках был 13 лет, 8 лет поручиком, затем -капитаном и майором. В драгунский полк его взяли подполковником. Александр взят на должность майора. Война подняла многих по иерархической лестнице вверх. И братья не стали исключением. Звёзд они с неба не хватали, но, очевидно, были честными служаками. В военных реляциях часто встречается упоминание о братьях, Николай Инфлянт впоследствии командовал данным полком, дослужился до генерала, часто выполнял важные оперативные задачи и поручения Петра.

Не смотря на грозные указы, царедворцы на службу не торопились. 28 февраля 1700 года А. Головин писал царю: «Драгунов, Государь, у меня прибрано ... триста человек, а в записке живёт к смотру человек по двести и больше и ис того выбираю, чтоб были собою человечные и неглупые...». Кэтому времени, т.е. через полтора года после объявления набора из прибывших дворян сформировали только три роты, раздали драгунам оружие и приступили к учению. В полк записывали дворян и дворянских недорослей, достигших 15-летнего возраста, ростом не ниже 2 аршин 2 вершков 18. Это были «служилые люди по отечеству» или «дворяне и дети боярские» - представители сословия, находящегося на постоянной службе у государства. За службу они были повёрстаны пометными окладами и на этом старинном основании были призваны на службу. По мере прибытия служилого дворянства полк рос. Количество рот увеличилось сначала до четырёх, потом - до восьми. Под Нарву полк выступил с дивизией А. Головина, имея в своём составе 12 рот драгун.

Драгунский полк для генеральства А.А. Вейде формировался ещё медленнее. Накануне нарвского похода он насчитывал 800 нижних чинов. Все они также были представителями высшей московской знати: московскими дворянами, стольниками, стряпчими, жильцами.

22 августа Пётр выехал из Москвы на войну. Спустя два дня отправилась в поход армия. В распоряжении царя была вновь созданная армия в составе трёх генеральств и дворянское ополчение в количестве 11533 человека. В Новгороде к армии должны были присоединиться 2 солдатских и 5 стрелецких полков, общей численностью до 4700 бойцов. Наконец, ожидалось прибытие с Украины 10500 казаков под командою наказного атамана Обидовского. Ни Репнин, ни Обидовский к Нарве так и не поспели.

Вместе с пехотой к Нарве двигалась артиллерия. Её состав: 184 гаубицы, мортиры, пушки. В основном, они транспортировались из Москвы, но часть артиллерии присоединилась к артиллерийскому обозу в Новгороде и Пскове. Артиллерийский обоз для доставки орудий, снаряжения и боеприпасов насчитывал около 10 тыс. телег и подвод. В нём к Нарве доставили 12 тыс. пудов пороха, 5018 пудов свинца, 6000 пудов ядер, 11337 пудов бомб и 11500 ручных гранат.

1 октября генеральство А. А. Вейде прибыло под Нарву первыми. Только 14 октября - дворянская конница Ф.А. Головина, затем - генеральство A.M. Головина. Уже веяло колким холодом. При высоком месяце была видна длинная лента войск, отблески играли на металлических частях оружия и воинской амуниции. Скрипели телеги, ржали битюги, крики погонщиков и обозных - всё это сливалось в единый гул, вызывая страх у обывателей. Шли стада коров, коз и баранов для солдатских котлов.

Привилегированный характер драгунской конницы никак не сказался на начале её боевого пути. Не в обычае скорого на расправу царя было щадить честолюбие и высокую породу княжичей да боярских отпрысков. Он принимал только преданную службу и знания. Знаний у драгун быть не могло по молодости. Оставалось демонстрировать честную службу, надеясь на благосклонность царя и заступничество родни. Не ратные подвиги, громкие победы и славные деяния ожидали юных отпрысков лучших московских фамилий. Оба драгунских полка новой армии были суть обыкновенной пехотой, посаженной на лошадей. Это проявилось полностью в ходе осады крепости. Драгуны наряду с простыми солдатами под мелким осенним дождём рыли траншеи, утопая в окопной грязи и лужах, возводили шанцы и апроши. А впереди их ожидала не заслуженная награда за ратные труды и пережитые трудности полевой жизни, полной лишений, голод и холод, а горечь военной катастрофы. Вместе с армией они в полной мере хлебнули этих невзгод. В несчастной битве под стенами крепости 19 ноября драгуны приняли участие в пешем строю в составе своих дивизий, понесли при этом потери: 279 драгун и офицеров не досчитался полк А. Шне-венца и 133 - полк А. Гулица.

Второй этап военных преобразований охватывает период Северной войны от поражения под Нарвой 19 ноября 1700 года до Полтавской битвы 27 июля 1709 года. Нарвский разгром повлёк за собой резкую смену приоритетов в военно-реформаторской деятельности царя. Жестока была расплата за самоуверенность, за оболыцённость, ослепление, свершённое царём над самим собой. Восторг, навеянный увиденным на Западе, ещё юношеские романтические иллюзии, сменились реальными взглядами на вещи. Этой перемене способствовала суровая проза войны, отрезвляющая горечь поражения, крушение вчерашних идеалов. Были разгромлены войска, которым с таким усердием Пётр пытался придать европейский лоск, изменил иноземец - главнокомандующий, сдались в плен почти все недавно принятые на службу иностранные офицеры.

Посленарвский период был наиболее трудным и напряжённым в истории Северной войны. И на военном, и на дипломатическом фронтах антишведская коалиция терпела серьёзные поражения. Дания первой вынуждена была сложить свои знамёна к ногам победоносного Карла шведского. Заключив унизительный мир со своим извечным противником, она ещё до Нарвской битвы вышла из игры. Отчаянно сопротивлялся Карлу XII саксонский курфюрст. Опираясь на мощную военно-финансовую подпитку со стороны царственного друга, он набирал войска, терпел поражение за поражением, вновь собирался с силами и вновь терпел фиаско. Постепенно становилось очевидным, что полагаться в разгоревшейся войне придётся на собственные силы. Польско-саксонское воинство не представляло собой сколь-нибудь серьёзного противника для короля-бер-серка. Доходило до того, что Карл с одним конным полком обращал в бегство многотысячную саксонскую группировку. При этом, ни к каким особым тактическим изыскам Карл не прибегал. Всё шведское искусство сводилось к искусному маневрированию, стремительному и дружному натиску. Окончательно деморализованные саксонцы не в силах были этого выдержать. Шведы атаковали всегда и везде, если удавалось настичь противника и вынудить его принять бой. При подавляющем боевом и моральном превосходстве эта погоня рано или поздно должна была завершиться. Тогда все силы шведов обрушатся на последнего противника - на Россию.

Вставал вопрос о самом существовании суверенного Российского государства. В этих условиях как-то сами собой отошли на второстепенный план и забылись проблемы, которые только вчера казались царю принципиальными, все эти европейские штучки: немецкое одеяние, «наипервейший» признак регулярности, отвороты и фалды, лацканы и галуны, пуговицы и крючки, все эти хитроумные плац-парадные выкрутасы. Полуфантастические прожекты создания принципиально новой армии, такой, как там, на Западе, померкли перед реальной смертельной опасностью, исходившей с того же Запада. В этих условиях пришлось отбросить всё чуждое, незнакомое, пусть даже более прогрессивное. Война не оставляла ни времени ни возможности на взрослые игры и несерьёзные увлечения. Война требовала относиться к ней как к тяжёлому, требующему напряжения всего народа и хозяйства, делу. Сквозь тонкую пелену заимствований как бы сам собой проступает мощный монолит накопленного предыдущими поколениями опыта. Из переписки этих лет видно, что Петра уже не столь интересуют такие вопросы, как строевая подготовка того или иного полка, все эти повороты и развороты, единообразие ружейных приёмов и покрой одежды. Всё это он предоставил заботам полковых и дивизионных командиров. Сам же занят созданием стратегических запасов. Он формирует новые полки и отправляет их на театры войны, изыскивает для них всё необходимое: деньги, в первую очередь, пропитание, оружие и амуницию. Он ведёт упорную дипломатическую кампанию, пытаясь реанимировать некогда мощный союз, зондирует почву для привлечения новых союзников. Несомненным проявлением государственной мудрости царя стало то, что, оставаясь в душе убеждённым западником, он предоставил возможность беспрепятственно работать старому отлаженному, пусть несколько громоздкому механизму.

Растерянность от разгрома быстро проходит. Она сменяется бурной, может быть несколько, суматошной деятельностью, На север, в Псков и Новгород летят суровые безапелляционные распоряжения Н.И. Репнину, назначенному воеводой Новгорода - готовить к обороне город, переписать посадских людей, имевших огнестрельное оружие, распределить их по сотням «и велеть быть во всякой готовности».

Уже к 27 января по царскому указу будущий фельдмаршал призвал на службу дворянскую конницу новгородских пятин и пополнил ею войска Новгорода19.

По стране идут усиленные наборы служилых людей. Пока что подбирают по сусекам да углам вольных людей. 23 декабря 1700 года обнародован новый Указ о наборе в армию «вольницы», кроме отставных московских стрельцов и крепостных крестьян от пашенных помещиков и вотчинников. Охотников немало. В самом Новгороде ими удалось укомплектовать без малого 2 полка. В Пскове к 15 января записалось 568 человек20. Это был последний организованный массовый набор вольницы. С 60 городов и 7 слобод было «.. .взято.. .и волею записано 11150 человек»21. В Москве и её окрестностях уже на первом году войны чувствовался недостаток в добровольцах. Генеральным двором в Преображенском, который в это время играл роль основного призывного пункта, до апреля 1700 года набрано 10 109 даточных солдат и только 246 - из вольницы. Вольный элемент в армии, в основном, поддерживался за счёт призывов в «низовых» городах, т.е. в Поволжье. Так, к августу 1700 года комиссиями там было призвано под ружьё в общей сложности 10720 солдат, из которых даточные составляли не более 5-7%. Но вскоре и Поволжье иссякло.

Суровая военная необходимость настоятельно требовала возвращения к старым испытанным формам организации. Становится ясно, что война, развернувшаяся на нескольких театрах, потребует гораздо больше людского материала, чем могут предложить наборы вольницы. Безусловно, вербовка имела некоторые ощутимые преимущества перед насильственным прибором солдат. Доброволец шёл на войну по своей охоте в отличие от призванного по мимо воли даточного. Доброволец не сбегал при первой возможности из полка, столкнувшись с трудностями и тяготами, которых всегда было с избытком на войне. Но вербовка не могла обеспечить создание массовой армии. Её результаты были ощутимы только в 1699-1700 годах.

Вся деятельность Петра этого периода была продиктована ни чем иным как простым здравым рассудком, в отличие от предыдущих лет, когда излишняя самонадеянность, недоверие к отечественному отвращали его от проторенного пути. Все, что было насаждено искусственно, что с трудом вписывалось в сложившуюся веками обыденность, всё это было отодвинуто на второй план. Оно уступило место испытанному опыту, наработанной и опробованной практике. Искушённые в своём деле люди занялись знакомой работой. Шестерёнки со скрипом и скрежетом провернулись, и старый, но надёжный механизм показал, что его ещё рано списывать со счетов.

В начальный период войны наиболее рельефно это проявилось в комплектовании кавалерии. Полевая война требовала сильной и многочисленной конницы. Она ещё долго сохраняла свою сословную корпоративность. Кавалерия продолжала оставаться изолированным дворянским родом русского войска. В ней с трудом приживались передовые европейские организационно-административные начала. Консерватизм поместного дворянского войска во многом был обусловлен особенностями экономического уклада России. Попытки привить дворянской коннице европейские начала парализовались не менее решительными мерами по укреплению поместно-крепостной системы хозяйствования, экономической базы поместного войска.

От наивного детского высокомерия к отцовскому войску у царя не осталось и следа. Изъясняясь сухим языком современных генштабных директив, готовились крупномасштабные мобилизационные мероприятия по всей территории государства. Подготовительная работа проводилась с завидной оперативностью. Уже в декабре 1700 года Пётр даёт указание губернатору Казанскому и Астраханскому князю В. Голицину составить список всех имевшихся в подмосковных, замосковных, заокских и низовых городах рейтар, копейщиков и их детей - недорослей. Из этого списка Петром лично были выбраны дворяне, подходившие по возрасту к службе, и расписаны по полкам. По заснеженным дорогам во все концы необъятной России загоняя насмерть лошадей, скакали вестовые. В заиндевелых возках для разбора служилых дворян в провинции выезжали назначенные московскими приказами стольники, стряпчие. Пожалуй, в устоявшийся ход событий время вносило свои коррективы, но весьма незначительные. Возможно, эти стряпчие да стольники под собольей шубой носили немецкого покроя кафтан. Были они офицерами или даже сержантами гвардии. Вот пожалуй и вся разница. В остальном всё было как обычно. В 88 городах были признаны годными для службы 11147 помещиков. Остальным дворянам, как ратникам 2-ой статьи, было позволено оставаться по домам. Однако, им было настрого указано быть в постоянной готовности явиться по первому зову в строй. Люди эти имели немалый опыт службы в кавалерии, умели, надо полагать, владеть саблей, пистолетом и другим оружием. 1850 из них числились в приказных списках копейщиками, 16796 - рейтарами. Из этих опытных бойцов было сформировано 9 драгунских полков.

Зимою 1700-1701 годов А.И. Репнин указами созывает со всех пятин Новгородского уезда ратных людей «старых служб». Как и в стародавние времена, дворянство не торопилось покидать насиженных мест. Оно собиралось в путь медленно и основательно. Помещика на войну, как правило, сопровождала дворня, количество слуг определялось материальным положением хозяина. Вместе с оружием он вёз продовольствие для себя и слуг, фураж для лошадей и всё необходимое для полевой жизни, мало ли что понадобится в дальней стороне. В конце января 1701 года Репнин жалуется Ф. Головину на непослушание помещиков и просит донести Петру, что те собираются крайне медленно, и прибыло лишь «малое число». Хоть и с задержкою, но дворянство постепенно собиралось в районе сосредоточения. По мере прибытия ими доукомплектовывались действующие полки22.

К решительному отпору шведу готовился не только русский Север. 30 января 1701 года Разрядный приказ повелевает собираться «из низовых городов служилым людям пехотного строю для свейского похода»23. Воеводами и разрядными чиновниками в поволжских городах было «прибрано» 5100 солдат из служилых людей «старых служб».

Чины «старых служб» призываются под знамёна в 1702 году, 1703, 1704 годах, четырежды в 1706 году и в 1708 году24. Это были всё люди опытные, солдаты, рейтары, копейщики старой армии, армии, созданной усилиями русских царей в прошлом, XVII веке. Да, сам Пётр был невысокого мнения об этом воинстве. Он видел его в деле и был разочарован. Но ещё сильнее разочаровала его вновь созданная армия, подготовленная так, как он хотел, по западноевропейским канонам. Он постепенно приходил к пониманию, что смысл, очевидно, не столько в особенностях военного учения, в покрое одежды, сколько в боевом опыте. Старые солдатские полки под Азовом, новая армия под Нарвой - они оказывается мало чем отличались друг от друга: и те, и другие были просто необстрелянными рекрутами. А если так, то сподручнее собрать старых солдат. Навыки же можно приобрести только в огне сражений.

В поисках обученных военному делу контингентов правительство вновь обращает внимание на стрелецкое войско, частично уже «раскасованное» к этому времени. Не успевшие ещё расформироваться стрелецкие полки, доукомплектовываются, снабжаются всем необходимым и отправляются к месту назначения. Надо отметить, что в 1701 году армия пополнялась в значительной степени именно за счёт стрелецкой пехоты. На театры военных действий было отправлено 14 стрелецких полков, в это же время солдатских полков было сформировано только 10. Для сравнения, в 1700 году солдатских частей было сформировано 44. Это подтверждает тот факт, что удельный вес традиционных русских воинских формирований в действующей армии неизмеримо возрастал.

Было ещё далеко до громких и славных побед. Тогда ещё никому в голову не приходило, что русские научатся бить непобедимых шведов. А пока нужно было воевать, воевать пусть не по-европейски, а как получится, как умели. Первые удачи окрыляли всех, от фельдмаршала до последнего драгуна, поднимали боевой дух всей армии. Правда, доставались они не уменьем, но - числом. Дорогая цена, заплаченная за эти победы, людские потери, мало кого смущали. Приходилось идти на неравный обмен, но важен был успех, пусть он был достигнут в деле, больше напоминавшем внезапный набег, а не правильное регулярное сражение. Эти первые победы были добыты не по-европейски вымуштрованными полками, но армией, носившей все черты предшествующей эпохи. Состав войска, действовавшего против шведов в Прибалтике, во многом был представлен традиционными русскими родами войск. Это были, прежде всего, различные иррегулярные формирования. Так, Большой полк Б.П. Шереметева, отправляясь в поход в декабре 1700 года, закончившийся блестящей победой при Эрестфере, имел в своём составе 17880 штыков и сабель, причём конница составляла 10130 всадников. Иррегулярная кавалерия, т.е. черкасские полки, смоленская шляхта, московские царедворцы, отряды новгородских и псковских дворян, рейтары, татары, калмыки составляли 57% всей русской конницы.

В таком составе русская армия вела войну не только в Прибалтике, но и на других фронтах. В 1700-1704 годах было сформировано 30 рейтарских, казачьих и 23 стрелецких полков. В целом, «старые» части составляли более 50% армии. В дальнейшем их удельный вес в армии неуклонно уменьшается. Уже в 1710 году «старые» формирования составляли не более 10%.

Сами по себе эти цифры отражали не столько преобладание западноевропейских тенденций в строительстве армии, сколько усилия царя по приданию войскам современных форм организации. Постепенно отмирала двойственность в старомосковской армии, разделённой на «русскую» и «иноземную» части. Из двух начал была синтезирована унифицированная организация.

Изменилось отношение к опальным московским стрельцам. Указ о расформировании московских стрелецких полков, расквартированных в Азове, остался только на бумаге. Пять из шести полков: И. Капищева, И. Озерова, Д. Воронцова, В. Батурина и М. Протопопова приняли активное участие в боевых действиях. По данным М.Д. Рабиновича, в Северной войне участвовали более 50 стрелецких полков.

Об участии стрелецкой пехоты в кампаниях Северной войны упоминания найти довольно сложно. Вернее, об участии их в победоносных кампаниях. В общую логику эпохи военных достижений стрельцы-победители как-то не вписывались. Им было уготовано скромное место в связи с их участием в неудачных Азовских походах, бунтах, несчастной Нарвской битве. Принято акцентировать на том, что войну выиграла молодая регулярная армия: всё сплошь преображенцы, семёновцы да ин-германландцы. Только из немногих специальных военно-исторических трудов любознательный читатель может с удивлением узнать, что стрелецкие полки участвовали в большинстве операций Северной войны. Сама война, к сожалению, состояла не только из победоносных дел. Путь к Полтаве был долог и тернист. Почти 10 лет пришлось вести изнурительные затяжные кампании с переменным успехом, подрывая хозяйство страны, разоряя войной и себя, и соседей. Стрелецкие полки участвуют во взятии Нарвы, Дерпта. Стрельцы полков Нечаева и Протопопова отличаются в сражении под Биржей в 1703 году. Они же в начале войны в составе «помочного» корпуса отправляются Петром к своему незадачливому саксонскому союзнику. Под Нарвой, в Ингрии и Эстонии ведут боевые действия полки Юрия Шката, Юрия Полибина, Фёдора Кара, Ивана Ушакова. В июне 1703 года королю Августу вновь оказана военная помощь. В составе созданного соединения из 11 полков - 2 стрелецких: Данилова и Каховского. Им пришлось хлебнуть лиха. До 1706 года стрельцы бились рядом с союзниками под Варшавой и Познанью. В 1706 году они пережили катастрофу под Фрауштадтом и трудное отступление в Россию в составе сводного отряда полковника Ренцеля. В диспозиции на штурм Выборга в 1710 году упоминаются стрелецкие полки Стубенского и Баишева. Стрелецкий полк Сухарева принимал участие в неудачном Прутском походе. Кроме того, стрельцы активно участвовали в боях в составе войска гетмана Мазепы против польских сторонников Карла XII. Наконец, стрельцы составляли большую часть гарнизонов пограничных и вновь завоёванных вражеских крепостей. Стрелецкие полки, участвуя во многих кампаниях бок о бок с солдатскими, не уступали им ни в чём. Сам факт формирования новых стрелецких полков после драконовских указов 1698-99 годов говорит об их довольно высокой боеспособности. Известны два указа 1702 года и один указ 1704 года о формировании новых стрелецких полков. Указ от 11 апреля 1704 года указывал: «набрать в Дорогобуже 3000 человек и учинить 3 полка и строить их по прежнему обыкновению и выбрать к ним полковников и полуполковников.. .из прежних, которые у стрельцов бывали. Пятисотным приставам, пятидесятникам, десятникам быть по-прежнему как было наперёд сего. Годовое жалованье учинить им по 6 рублёв, прочим всем денег по старому обыкновению, как бывало, хлеба по 6 четей, овса - по тому ж, сала - по пуду». Для правительства стрельцы были гораздо выгоднее: во-первых, их содержание было дешевле солдатского, во-вторых, стрелецкие полки формировались не из рекрутов, а из опытных ратников, что имело немаловажное значение в военное время.

В мирные дореформенные годы вольная жизнь стрельцов, свободная от ежедневных строевых занятий, жестокостей солдатчины, требований воинской дисциплины компенсировалась сравнительно низкими денежными окладами. В отличие от солдата стрелец в обеспечении всем необходимым полагался на себя, а не на казну. Зато его меньше привлекали в походы, старались не отрывать от дома и хозяйства, так как это грозило стрельцу разорением. Война многое изменила в московских военно-сословных привилегиях. Теперь стрелец бок-о-бок с солдатом вынужден был преодолевать полную лишений и опасностей походную жизнь, кровопролитные осады и полевые бои. Сравнявшись с солдатами в боевом отношении, стрельцы, между тем, в материально-правовом плане оставались на старых позициях. Поэтому они неоднократно обращались к командованию с челобитными о переводе их в солдатскую службу. Перевод в регулярную пехоту и уравнение в правах с солдатами расценивался как великая милость. Докладывая адмиралу Ф.А. Головину о победоносном сражении под Биржей в марте 1703 года, Ф.Н. Готовцев отмечает храбрость стрелецких полков, принимавших участие в деле: «Изволь, Государь,... стрельцам сказать милостивое слово, а они, бог видит, уж я свидетель, что служат охотно - или хотя прислать им солдатское имя, чего они желают». 21 мая 1708 года А. Меньшиков пишет Петру: «Новгородские стрельцы бьют челом, чтоб за их службу пожаловать их солдатским именем и жалованьем».

Для стрелецких полков перевод в «регуляторство» заключался в увеличении их численности до штатов солдатских полков, изменении содержания и обеспечения, введении новых чинов для «начальных людей» и подразделений полка. Вновь формируемые в начале войны стрелецкие полки уже набираются по солдатским штатам, т.е. в 1000 человек, что было гораздо больше по численности стрелецких приказов. В 1702—1703 годах было сформировано и переформировано 6 московских «тысячных» полков: Ивана Нечаева, Михаила Протопопова, Василия Кошелева, Григория Аненкова, Якова Постельникова и Василия Данилова26. Старые стрелецкие полки также доводятся до новой штатной численности путём перевода в них стрельцов из расформированных полков. Многие полки просто меняют названия на солдатские. В 1700-1704 годах 6 псковских стрелецких полков переформировано в солдатские, из них полки Данилы Загоскина и Юрия Вестова - в солдатский полк Неклюдова. Новгородский стрелецкий полк Захария Вестова стал в 1708 году Ямбургским солдатским полком. Такая судьба была уготована большинству стрелецких полков.

Процесс перевода пехотных частей в регулярную службу затянулся на доброе десятилетие. Часто в одном полку элементы регулярного устройства довольно долго уживались с пережитками стрелецкого прошлого. Впрочем, это вряд ли существенно влияло на боеспособность полка. Только в декабре 1706 года стрелецкий полк Анненкова был преобразован в регулярный солдатский. Между тем уже давно командир полка и его помощник состояли в регулярных чинах: полковник и майор. Хотя остальные начальные люди состояли в старых стрелецких должностях и по-старому «управляли службу в ротах». Все они были произведены в соответствующий ранг и зачислены в «регулятор-ство»27. Стрелецкие полки И. Озерова и М. Протопопова, стоявшие в Смоленске, в 1700 году «пожалованы» в солдаты, но продолжали служить по-старому и были «расписаны» по ротам только через два года. К. Нарышкин пишет в письме Петру 2 февраля 1706 года: «В прошлом, в 1704 году те (стрелецкие - А.К.) полки учинены солдатскими, а жалованье велено давать им по-прежнему, да денег 4 рубля (т.е. в 2,5 раза меньше, чем солдатам)»28. Таким образом, грань между солдатскими частями нового образца и стрелецкими полками, являющими собой пережиток прошлого, была весьма условной. Полки, в которых было больше стрелецкого, чем солдатского, ещё долго соседствовали с полками, в которых, наоборот, нововведения брали верх над устаревшими элементами. В таком переходном состоянии на данном этапе находилась вся российская армия.

Тем не менее, регулярные новшества в российских войсках неизменно упрочивались. К 1709 году доля регулярных частей уже составляла 90%. В «регуляторство» постепенно были переведены стрелецкие, рейтарские, казачьи и другие полки. В условиях войны торжество «регуляторства» над иными формами организации стало логичным завершением поиска оптимальных вариантов унифицированного устройства армии. Фактически, война сама выполнила основную реформаторскую работу за людей. Её суровая стихия сама расставила всё по местам, отобрала достойное, отринула нежизнеспособное. Она закалила войска огнём сражений и пролитой кровью, торжеством побед и горечью поражений. Она дала бесценный боевой опыт, развила необходимые навыки у всей этой разномастной массы служилых людей, имя которым - стрельцы, ратники, рейтары, драгуны, солдаты, фузелёры, гренадеры. Война уровняла боеспособность солдат и стрельцов. Она отобрала умелых, достойных начальников, независимо от того, русский он или немец, поставив их во главе частей или соединений. Какое это соединение: новоприборное гвардейское или архаичное стрелецкое, - вопрос был непринципиальный. Многолетняя война или, как тонко подметил Пётр, «трёхвременная школа», сама собой сравняла службу всех категорий военнослужащих. И стрелец и солдат постоянно находились в строю. И тот и другой когда позволяла обстановка занимались боевой подготовкой под командой своих начальников. На долю же высокопоставленных чиновников война оставила простую формальность. Им досталось всего лишь обеспечить фиксированное количество солдат, ввести единые воинские чины и звания, однообразное вооружение и обеспечение. Полностью этого сделать, конечно, не удалось не только в рассматриваемый период войны, но и гораздо позднее. Но стремление к этому, закреплённое документально в регламентах, артикулах, уставах, стало характерным признаком военного строительства именно в эти годы. Не умозрительные образцы заморских стран, а суровые требования жестокой войны властно вносили изменения в армии. Если до Нарвы военное строительство равнялось на пример передовой Европы, то теперь её заманчивый туманный образ заволокло пороховым дымом. Про Европу было забыто до лучших времён, европейская наука была решительно отодвинута на задний план.

Теперь остановимся на характеристике системы комплектования, окончательно сложившейся в этот период и получившей название от франко-немецкого глагола «рекрут», что значит «набирать войска». Действительно ли это было новое явление с европейским оттенком или под модной личиной скрывалось нечто, глубоко пустившее корни в российской военной практике. В историографии петровских военных реформ не сложилось единого мнения на этот счёт.

А.В. Чернов в наборах даточных второй половины XVII века усматривает все признаки петровских рекрутских наборов29. М.М. Богословский, В.Н. Автократов, Е.Е. Епифанов и др. рассматривали рекрутские наборы, как качественный скачок по сравнению с даточными. Но и у них нет солидарности на этот счет. М.М. Богословский связывает рождение рекрутской системы с указом 17 ноября 1700 года: «Указ 17 ноября 1700 года о наборе даточных считается первым, начавшим собою ряд многочисленных последующих указов о рекрутских наборах»30.

В.Н. Автократов и Е.Е. Епифанов связывают новую систему комплектования с указом от 5 ноября 1705 года, в котором впервые вместо русского слова «даточный» упомянуто иноземное - «рекрут»3.1. По мнению же Л.Г. Бескровного, рекрутская система сформировалась в 1699-1705 годах и окончательно сложилась к 1710 году32.

Такое разномыслие во взглядах известных советских исследователей петровской эпохи указывает на то, что содержание указов и конкретных мероприятий можно трактовать довольно свободно с точки зрения их новизны в военном строительстве. Более того, отсутствие единого мнения по этому вопросу означает недоказанность тезиса о качественной новизне петровской системы комплектования. Может быть, он - всего лишь дань общепризнанной точке зрения, особенно характерной для советской историографии петровских реформ. Всё, что носило на себе отпечаток Петра Великого, автоматически рассматривалось как более совершенное по сравнению с предшествующей эпохой.

Между тем, прогрессивность петровской рекрутской системы объясняли следующим:

• до Петра даточные наборы распространялись на отдельные категории низших сословий населения. При Петре главным контингентом для пополнения рядового состава армии стали широкие массы крепостного крестьянства;

• служба даточных людей в XVII веке носила, в основном, временный характер: после похода они, как правило, распускались по домам. При Петре же рекрутов стали брать на пожизненную службу;

• служба даточных в XVII веке носила, в основном, вспомогательный характер, их брали на нестроевую службу: в обоз, для производства осадных, земляных работ, для оказания помощи артиллерийским расчётам и т.д., рекруты Петра пополняли полки действующей армии;

• допетровская система комплектования характеризовалась двойственностью, вытекавшей из существования рядом войск «русского» и «иноземного» строя. Этот недостаток окончательно был прёодолён в ходе петровских преобразований;

• известная децентрализация, бессистемность, неуклюжесть механизма комплектования XVII века, что было преодолено в ходе реформ начала XVIII века.

Обращение к фактам подвергает сомнению вышеперечисленные признаки принципиальной новизны петровской рекрутской системы.

Итак, на страницах данного исследования уже неоднократно упоминалось, что служба большинства ратных людей второй половины XVII века носила постоянный и пожизненный характер. Действительно, после похода большинство полков распускалось по домам. Петровская же армия находилась под ружьём постоянно. Но это не было обязательным следствием преобразований. Просто воевать в начале нового столетия приходилось беспрерывно, одна только Северная война длилась более двадцати лет. После войны Пётр поступает с армией примерно так же, как его предшественники на российском троне. Здравый смысл подсказывал ему, что армия военного времени и армия мирного времени должны отличаться своей численностью. И часть солдат распускалась по домам. Армия переходила на штаты мирного времени. Первые штаты российской армии 1711-12 годов ещё не учитывали разницы в мирной и военной численности войск. Но уже в штатах 1721 года это было отражено в полной мере. Война заканчивалась, и надо было думать об облегчении налогового бремени населения страны. Часть полков была переведена на положение гарнизонных. К концу жизни Петра гарнизонные войска состояли из 45 пехотных, 4 драгунских полков, 3 батальонов и 1 эскадрона, общей численностью 68 тыс. человек, Гарнизонные войска составляли 46% общей численности регулярной русской армии. Чем гарнизонный полк отличался от полевого? Меньшей штатной численностью и укомплектованностью офицерским составом, меньшим денежным содержанием офицеров и солдат, более скромным материальным довольствием личного состава. С переменным успехом военное командование пытается реализовать проекты самообеспечения полков. Положение таких частей мало чем отличалось от устройства поселенных полков XVII века. Интересная получается картина. Как не критиковали допетровское войско за архаичность его поместно-поселенного устройства, видя именно в нём причины всех поражений и военных неудач, пришли всё к тому же, когда встал вопрос о мирном устройстве новой, уже регулярной армии. Таким образом, напрашивается вывод, что изначально была допущена принципиальная неточность. Что сравнивая отсталое дореформенное и победоносное петровское войско, на самом деле историки сравнивали войско мирного времени с армией, ведущей активные боевые действия, чего делать нельзя ни в коем случае. Это - досадное недоразумение, логическая ошибка. Если уж сопоставлять качественные характеристики войска на различных этапах его развития, то справедливым было бы говорить об армии Фёдора Алексеевича и, например, армии Анны Иоановны. Но нельзя ставить рядом армию Фёдора Алексеевича с войском Петра. Слишком значительна разница в военно-политической обстановке, соответствующей этим историческим эпохам. Своими же послевоенными попытками рационально обустроить своё детище, регулярную армию, Пётр лишний раз доказывает жизнеспособность основ военной организации предыдущей эпохи. Это касается общего устройства войска.

То же можно сказать о сроках службы. Принципиального различия в вопросах временного и постоянного характера службы солдат XVII и XVIII веков не было. Вся разница сводилась к длительности войн, которые и определяли сроки нахождения солдат под знамёнами.

Что касается степени организованности и централизации систем комплектования войск второй половины XVII и начала XVIII веков, то здесь также больше общего, нежели различного. Текущие потребности армии определяли масштабы даточных наборов. Незначительные военные конфликты влекли за собой локальные мобилизации. Длительная война с Польшей и Швецией потребовала значительных мобконтингентов. Призывы даточных становятся общегосударственными. Такие наборы крестьян в армию прошли в 1656, 1657, 1659-1660 и 1663-1664 годах, а так же позднее. Большинство «прибранных» солдат после войны были распущены, но продолжали числиться в приказных списках и воеводских грамотах как даточные солдаты. Они призывались, говоря современным языком, на ежегодные учебные сборы, в случае необходимости пополняли походное войско33. Поэтому, в отношении общегосударственного масштаба мобилизационных мероприятий, рекрутская система Петра 1 ничего оригинального собой не представляла. Более того, она являлась прямой аналогией даточных наборов времён Алексея Михайловича.

Новизну рекрутской системы комплектования связывают так же с преодолением недостатков громоздкого и неуклюжего приказного управленческого аппарата. Именно на этом настаивает П.П. Епифанов: «... факты опровергают мнение некоторых историков о том, что наборы даточных людей в XVII веке обладали будто бы всеми признаками рекрутских наборов XVIII века. Прежде всего, даточные наборы не были централизованы, и осуществлялись многими приказами одновременно, каждым -в подведомственных ему городах и уездах»34. Очевидно, видный историк имел в виду некоторых своих предшественников, военных историков и, прежде всего, А.В.Чернова, утверждавшего, что все признаки регулярности вполне существовали в армии до Петра. Трудно оспаривать мнения маститых учёных, поддержим тех, которые мудро придерживались нейтральной точки зрения: мол, конечно же, войско Петра и его предшественников -не две капли воды, но гораздо больше в них общего, нежели отличного.

Считается, что система пополнения допетровской армии новобранцами была из рук вон плохо организована. Одна из причин этого - её децентрализация. Наиболее деятельно пополняли ряды действующей армии Поместный и Разрядный приказы. Они являлись основными государственными органами, которым было поручено заниматься комплектованием государевого войска. Наряду с этим, нередко указывалось собирать воинство и другим приказам. Так, в польскую войну общегосударственные наборы даточных солдат проводил приказ Костромской чети, который долгое время и держал на своём балансе этих ратников. Так обстояли дела до 1670 года, когда даточные солдаты уездов и пятин, городов и погостов по государственному указу и боярскому приговору были переданы из приказа Костромской чети в ведение Иноземного приказа. Туда были переданы все «сборные книги», списки ратных людей и другие документы, касающиеся общегосударственных наборов. Кроме названных выше даточными наборами ведали и другие приказы. Так, например, в 1672-1673 Приказ Казанского двора провёл набор даточных людей в Казани, Нижнем Новгороде, Арзамасе, Алатыре и других «понизовых городках». Набор этот носил чрезвычайный характер. «Сверх прежних тех сборов, вновь... с дворцовых сёл, крестьянских и бобыльских дворов, дворов церковников, помещиков и вотчинников, с посадов с 25 дворов — по человеку... для службы на изменников башкирцев». В то же время из Хлебного приказа «взято в полк Г.Г. Ромодановского 1782 человека». Конюшенный приказ высылал в полки своих даточных людей с подводами. Казённый приказ «по сказке казённой слободы тяглецов» извещал о том, что со слободы в прошлые годы брали «даточных пеших по 4 человека в год». В Сибири полки рейтар, драгун и солдат набирали, переформировали по своему усмотрению, наделяли землёй под пашню воеводы Тобольского разряда.

Естественно, административно-государственная чересполосица, чрезмерная территориальная и ведомственная раздробленность препятствовали общегосударственным мобилизационным мероприятиям и мешали осуществлению их в установленные сроки. Что касается заскорузлости и архаичности приказной управленческой системы, то в последнее время появляются весьма компетентные исследования, в которых подвергается сомнению это устоявшееся среди историков прошлого мнение. Так, в своём специально посвященном изучению фондов Разрядного приказа труде, Новохатко О.В. весьма осторожно обращается с этим тезисом. Скорее наоборот, кропотливое изучение всего многообразия фактологического материала заставило автора усомниться в отсталости государственно-управленческой машины допетровской Руси. Во всяком случае, в работе Новохатко О.В. отсутствуют одиозные оценки деятельности Разрядного приказа, основного центрального военного учреждения Московского государства. Изучение записных книг Московского стола приказа позволило автору утверждать, что «...несмотря на кажущуюся неопределённость компетенции приказов, на соподчинённость территорий или категорий людей сразу нескольким приказам, каждый из них ведал строго определённым кругом вопросов, входить в решение которых не могли другие приказы. Это создавало хотя и громоздкую, но чёткую систему взаимодействия приказов»36.

Унаследованная Петром приказная система в принципе оставалась неизменной в первом десятилетии XVIII века. Она по-прежнему, как могла, управляла огромной страной, её сложным, разветлённым хозяйством. На 1 сентября 1699 года действовало более четырех десятков приказов. В приказной системе происходили обычные для того времени передвижки: некоторые приказы по исчезновении в них надобности упразднялись, другие появлялись. Как и раньше, проводилось объединение приказов: по родственности, однородности функций порученных им дел, по укоренившейся традиции. Так, Посольский приказ объединил под своим началом целый ряд приказов: Великороссийский, Малороссийский, княжества Смоленского, Новгородский, Галицкий, Владимирский, Устюжский. Существовала группа приказов по дворцовому управлению - приказ Большого дворца, Дворцовый судный (судебные дела), Каменных дел (строительство), Конюшенный (лошади и конюшни, кареты и сани; одним словом - придворная транспортная служба). Иноземный, Рейтарский и Стрелецкий приказы в конце XVII века были объединены под начальством одного лица, князя Ф.С. Урусова, позднее - боярина А.С. Шеина. Ф.В. Головин ведал группой приказов во главе с Посольским да еще и группой приказов: Оружейным, Золотых и Серебряных дел. Это были тоже дворцовые приказы, ведавшие изготовлением оружия, золотых и серебряных изделий «на царский обиход». И это не весь перечень ведомств, порученных одному из наиболее способных петровских сподвижников. Ф.В. Головин кроме того руководил Ямским (почтовая служба) и Военным морским приказом (учрежден 11 декабря 1698 года для управления флотскими специалистами, приехавшими из-за рубежа). Вот такой универсальный чиновник и выдающийся руководитель.

Упразднение Земского приказа повлекло за собой передачу его столичных полицейских функций Стрелецкому приказу. Стрелецкий приказ после стрелецкого мятежа 1698 года утратил свой престиж. После раскассирования московских стрелецких полков он лишился значительной части своей компетенции и вынужден был теперь заниматься второстепенными, но весьма хлопотными делами - противопожарной охраной в Москве, надзором за общественным порядком и полицейской службой в столице и провинции. В связи с этим он стал называться иначе: Приказ земских дел.

Палаты Золотых и Серебряных дел, а также особый Ствольный приказ слились с Оружейной палатой (указ 19 января 1700 года). В феврале того же года объединили Иноземский и Рейтарский приказы. Возглавил новое ведомство в звании «обер-комиссара» князь Я.Ф. Долгорукий, посему называли его в переписке «Приказом комиссарии», позднее - Приказом Военных дел. Тогда же закрыли Каменный приказ, вместо него возникло ведомство «генерал-провианта» окольничего СИ. Языкова (сбор со всего государства хлебных запасов, их распределение в войсках). 19 мая Пушкарский приказ передали в ведение «генерала артиллерии» царевича имеретинского Александра Арчиловича (во время пребывания за границей Великого посольства он хорошо изучил в Гааге артиллерийское дело), и с начала 1701 года его ведомство стали называть Приказом артиллерии, но иногда по-прежнему именовали и Пушкарским приказом.

Надзор за строительством воронежского флота осуществлял Адмиралтейский приказ во главе с Фёдором Апраксиным, которому было присвоен чин адмиралтейца.

24 августа 1700 года создали новый приказ - Рудокопный -для организации работ по сыску руц, «золотых и серебряных и иных». Как-то сами собой исчезли приказы Великороссийский (назначал воевод в великороссийские города), Владимирский, Костромской четверти.

Всю эту ведомстенно-конторскую чехарду вряд ли можно назвать продуманной реформой государственно-управленческого аппарата. Ни появление новых, ни исчезновение старых органов ничего принципиально не меняло в системе центральной исполнительной власти. Обыденная рутинная работа на потребу дня, обеспечение решения вновь возникающих задач, не более того. Разве что, общее количество приказов сократилось с 44 до 34, если только в этом можно усмотреть положительную тенденцию. Хотя, само по себе сокращение - динамика нейтральная, какой уж тут прогресс.

Вместе с тем, административные изменения - прямой результат инициативы Петра, отчаянно пытавшегося централизовать, обобщить и упростить управление. И в этих реформаторских потугах он шёл хорошо проторенной дорогой, делал то же, что и его предшественники. С другой стороны, отчётливо проявляется оборонная направленность этой работы - царь водил новые учреждения по военному, прежде всего, управлению, и это понятно - начиналась Северная война за выход к Балтике.

В первом десятилетии XVIII века картина существенно не изменилась. Сенат и коллегии, как органы государственного управления, утвердились уже в конце войны. На этих страницах автор не ставил перед собой цели подробно останавливаться на характеристике государственного управления молодой империи. Выразим лишь осторожное сомнение по поводу его якобы прогрессивных новаторских черт. Пожалуй, самое примечательное - это замена русского названия «приказ» европейским -«коллегия». Возможно, специалисты найдут тысячи причин возразить этому, обвинив автора не столько в упрощенческой трактовке проблемы, сколько в элементарном невежестве. Но автор черпает свой скептицизм не в собственных фантазиях, а в оценках того же В.О. Ключевского. Действительно, начав свой исторический путь с 9 коллегий, новая государственная власть не собиралась ограничиваться этими скромными рамками. Бюрократическая машина самовоспроизводится с завидной быстротой. Подобно грибам после тёплого летнего дождя, рядом с «немецкими» коллегиями проклёвываются всевозможные комиссии да подкомиссии, конторы да инспекции. В 30-х годах Империей, правда недолго, правят даже два Сената - Петербургский и Московский. Ну чем не допетровская Русь с её приказной многоликостью да волокитой. Имперская управленческая система по запутанности своей структуры мало чем отличалась от старорусской.

Говоря о прогрессивности преобразований, непременно делался акцент на коллегиальность принятия решений в новой власти - в Сенате. Сегодня с уверенностью можно оспаривать этот признак прогресса. Что из себя представлял этот случайный элемент демократии в условиях укрепляющегося варварского абсолютизма. Варварского - потому что пройдёт немного времени и настанет эпоха другого абсолютизма, с человеческим лицом, сказали бы сегодня, историки же дали ему название «просвещённый». Но до него насквозь пронизанной рабскими узами России нужно было жить ещё полстолетия. Пока же она поднималась деспотическими силами царя-тирана. В своём инстинктивном порыве перенести на Русь как можно больше необходимого, он иногда не совсем трезво относился к заимствованному. А может быть, действительно так сильно было желание в одночасье стать Европой, что копировалось всё без разбора. Чем же ещё можно объяснить введение этого совершенно чуждого российской природе новшества. Чуждого российской природе описываемой эпохи, так как история Руси, конечно, знала и целовальников, и выборных старост. Но все эти ростки феодального самоуправления давно канули в историю вместе с осколками удельной Руси. Попытки поиграть в демократию с холопами выглядела по меньшей мере забавной. То Пётр заставляет выбирать посадских глав, то силой сгоняет в «кумпанства» купечество и вельмож. Вот и коллегиальность Сената, как прогрессивный метод управления, также весьма уязвима для критики. У неё столько же достоинств, сколько и изъянов. Поистине, дорога ложка к обеду. Ну да разговор не об этом. Как бы не критиковали старую приказную систему за бюрократизм и канцелярские проволочки, другой, к сожалению, просто не существовало. И вся тяжесть войны легла на плечи приказного механизма XVII века.

Не обходилось здесь без резких шатаний то в одну, то в другую сторону. Усилия по сосредоточению управления комплектованием войск в одном общегосударственном ведомстве сменялись попытками передать его в компетенцию местных властей. Тем, что Петра обвиняли в излишней импульсивности при проведении реформ, сколь-нибудь искушёного в отечественной истории читателя не удивить. В данном случае выражение «излишне импульсивный» вряд ли подходит для точной передачи характера реформатора. Пожалуй, это звучит слишком умеренно и кротко для жестокого энергичного царя. Не будем здесь отвлекать внимание читателя на известные факты беспощадной решимости, с которой он претворял в жизнь задуманные проекты. Обо всём этом было уже сказано много раз. Здесь же речь идёт о другом. Принято связывать прогресс в начале XVIII века с идеей централизации. Это была эпоха всеобщей глобальной централизации: абсолютизация самодержавия, централизация управления страной, централизаторские тенденции в православной идеологии, воссоединение в единое государство разрозненных частей страны и т.д. и т.п. Естественно, преодоление децентрализации, присущей системе комплектования XVII века, также было объявлено прогрессивным. Но процесс развивался довольно противоречиво, энергичные попытки всё сосредоточить в одних руках сменялись не менее решительными шагами, противоположной направленности. Но это не мешало объявлять их прогрессивными. Главное, что всё это было связано с именем Петра, а всё что с ним связано автоматически попадало в разряд прогрессивного. После того, как набор новобранцев для армии был изъят из ведомства доброго десятка приказов и сосредоточен в одном приказе, внезапно последовал обратный маневр. Петровским указом от 9 февраля 1710 года рекрутские наборы были переданы из ведомства Поместного приказа в только что созданные губернии37. Метод проб и ошибок, какой уж тут прогресс!

«Громоздкая лоскутно-чресполосная администрация феодальной монархии неспособна была привести наборы даточных людей в систему», - с пафосом заявляет П.П. Епифанов, имея ввиду допетровскую Русь38. Мы с ним согласимся, но с небольшой оговоркой, при Петре в «лоскутно-чресполосной администрации» мало что изменилось, как и в деле набора даточных людей.

Как и в предшествующую эпоху, в комплектовании армии принимают участие множество приказов: Приказ военных дел, Поместный, Разрядный, Монастырский, целый ряд территориальных приказов. Продолжала сохраняться известная параллельность в их работе. Так, Приказ военных дел ведал как наборами «вольных гулящих людей» так и даточными наборами. На последних специализировался и Поместный приказ. Основное податное население России - крестьянство не затрагивалось наборами. Как и прежде, старались обойтись «служилыми людьми по отечеству и по прибору», а так же даточными из холопов, дворовых, мастеровых, посадских, монастырских служек и других сословий. Но потребности войны вызывали необходимость в новых контингентах. В 1704 году был проведён первый набор даточных среди крестьян московского уезда. Набор производился Поместным приказом. Современники назвали его «поголовным», так как «брали не со дворов, а всех поголовно молодых»39.

Давайте на время оставим бурное петровское время и вернёмся на полстолетия назад. Мы увидим, что постоянно установленных норм, определяющих размеры воинской повинности, просто не существовало как для различных категорий служилых людей, так и для населения, призывавшегося в войско. Разнарядки изменялись почти ежегодно. А вернее, правительство не считало нужным устанавливать раз и навсегда постоянный расклад. Каждый раз при наборе войска нормы сбора указывались отдельно. Более того, масштабы прибора даточных людей из-за местных обстоятельств, изменяли иногда сами воеводы или их определяли сами помещики. Менялись квоты, менялись и единицы обложения солдатской податью. В разные годы, по ближним подмосковным уездам и самым дальним новгородским погостам, по крупным и совсем мелким посадам необъятной России собиралась соль земли русской - даточный народец. А брали его по тому, сколько дворов в деревне, а иной раз - сколько семей. А случалось, даточных прибирали просто с количества посадских людей, крестьян или бобылей, числившихся в переписных книгах.

Если говорить об отличии двух эпох, то явно чувствуется колорит XVII века в отсутствии ожесточённости, свойственной петровским солдатским наборам. От исторических документов веет совершенно иным духом. В иной атмосфере проходили мобилизации. Как ни странно, не было свойственных началу XVIII века сцен насилия, жестокостей. Даже вмешательство местных воевод не вносили нервозность и сумятицу в военные мобилизации. Скорее наоборот, власти проявляли заботу, пытаясь защитить своё население от поборов. Например, в Новгороде боярин И. А. Хованский мог себе позволить вместо 6-ого человека, как положено по указу, собирать даточных людей со служилых людей «с пятого двора», а со вдов и недорослей «с десятого двора» по человеку. Что и говорить, справедливое, в принципе, решение. Взял боярин на себя грех, перераспределил податное бремя, облегчил горькую судьбу «вдов и недорослей». Для того времени характерной чертой был диалог царя с подданными. Московский, да и не только московский, люд не опасался обращаться с челобитными к Государю Всея Руси. И нередко царь удовлетворял эти просьбы. По просьбе новгородских дворян, обещавших поставить своих мужиков в солдаты без участия сборщиков и сыщиков, которые их разоряли, царь разрешил новгородцам «.. .даточных конных людей поставить по своей мочи», а «... даточных пеших - по чему они промеж себя договорятся, со скольких дворов - дать»40. Неслыханная для петровского времени вольность. Правда, время не то было, войны были несколько иными, военные грозы гремели где-то за горизонтом, у западных или южных рубежей. Белокаменной иноземец непосредственно не угрожал, ни то что взбаламошный Карл. К тому же, служилые люди Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича -это всё-таки не рекруты Петра Великого. Именно в петровскую военную круговерть народное устное творчество обогащается безрадостной темой проводов крестьянских парней в солдатчину. По ним плакали как по мертвецам при жизни. Обязателен был образ деревенской девушки, провожающей своего суженного в рекруты и прощающейся с ним навсегда. Атмосфера безутешного горя, безысходности, покорности судьбе. Трогательные, печальные народные песни дополняются сухой, но точной статистикой об умерших в пути к местам службы от бескормицы и болезней рекрутах, массовых побегах из армии, войсках, привлекающихся к сопровождению рекрутов в армию и т.д. Всё это стало родимым пятном нашей армии, обратной стороной нашей ратной славы.

В Указе от 20 февраля 1705 года впервые прозвучало непривычное для русского человека слово - рекрут. Этот знаменитый указ положил начало рекрутской системы комплектования Русской регулярной армии. Ее можно характеризовать двояко:

- рекрутские наборы являются новым явлением по сравнению с более ранними наборами 1699-1704 годов. Если ранее армия комплектовалась, в основном, «ратными людьми старых служб», даточными из неподатных сословий и вольницей, то с 1705 года центр тяжести постепенно перемещается на рекрутов или даточных из крестьянства;

- по своим сущностным признакам: социальному составу призываемого контингента, организации, характеру службы рекрутов - эти наборы аналогичны наборам даточных людей времён Алексея Михайловича и являются их прямым продолжением.

Даже введение рекрутской системы не привнесло в организацию пополнения петровской армии той стройности, которую ей часто приписывают. Интенсивность рекрутских наборов зависела от военных потребностей. В наиболее трудный период войны (1705-1715 гг.) было проведено 22 набора среди податного населения России41. Кроме того, за это время было проведено 32 дополнительных рекрутских набора среди других сословий и в определённых уездах или губерниях.

Как уже отмечалось выше, основным органом, ведавшим рекрутскими наборами, был Поместный приказ. В проведении частных наборов участвовали также Приказ военных дел и некоторые другие территориальные и ведомственные приказы.

На протяжении войны параллельно с рекрутскими продолжали осуществляться наборы даточных и вольницы. Эти задачи поручались, в основном, Приказу военных дел. Общегосударственные наборы даточных проводились трижды в 1706, дважды в 1707 году43. Сложная социальная структура российского общества той эпохи предопределяла разграничение функций между отдельными ведомствами. Если Поместный приказ брал рекрутов, в основном, с помещичьих и государственных крестьян, то Приказ военных дел брал на службу «дворовых и деловых помещичьих людей», «всяких чинов людей» и т.д. Как и в XVIII веке, иногда даточных брали на определённый срок. Так, в предвсрии «с салтаном турским войной» с московских помещиков был взят каждый третий человек с оговоркой, что на этот раз даточных будут брать на время.

Иногда сам Пётр властной рукой вмешивался в установленный порядок пополнения армии. В 1708 году он, отчитывая царевича Алексея за неудовлетворительное состояние рекрутов, присланных последним в Преображенский полк, требовал: «И как сей приказ получишь, тотчас вели забрать с подмосковных деревень (ото ста вёрст Кругом Москвы) не по числу дворов, но только кто годен будет».

Рекрутские наборы времён Петра Великого не имели установленных норм поставки. Принято считать, что рекрутская повинность отличалась от даточной единой нормой - один человек с 20 дворов, в то время как даточные брались и с 30, и с 50, 80, 100, и даже с 300 дворов по человеку. Действительно, первый рекрутский набор установил норму, о которой говорилось выше. Она продержалась до 1709 года. После Прутского похода разнарядки снизились: в 1714 году брали рекрута с 40 дворов, в 1715 году - с 75 дворов. С 1713 года разрешалась частичная замена рекрутов денежными платежами46.

Подведём некоторые итоги. Система комплектования российской армии, за исключением кратковременного периода (1699-1700 гг.), основывалась на отечественном опыте. В первом десятилетии XVIII века методы комплектования сохранялись прежние: призывы «ратных людей по отечеству и по прибору», наборы даточных и «вольных охочих людей». Основную роль играли даточные наборы. Их организация, управление комплектованием, принципы и нормы распределения, контингенты призываемых и характер службы были аналогичны даточным наборам второй половины XVII века. С 1705 года даточные наборы получили общеевропейское название «рекрутские». Принципиальных различий между ними не было.

Существовала единая, назовём её «даточно-рекрутской», система комплектования российской армии второй половины XVII-XVIII веков. Она постоянно совершенствовалась, чтобы полнее удовлетворять нужды войны. По сравнению с другими способами набора она в большей степени соответствовала социально-экономическим преобразованиям, задачам военного строительства рассматриваемой эпохи. К концу царствования Петра I она окончательно вытеснила другие способы комплектования. Не смотря на определённые недостатки, даточно-рек-рутская система выдержала испытание войной и доказала свою жизнеспособность.

Не станем преувеличивать роли Нарвской битвы в смене акцентов в военном строительстве. Было бы явным преувеличением видеть в ней некую резкую грань, до которой царь полностью и безгранично доверял, а после - вдруг проникся неприязнью к своим иноземным учителям. Ошибочно представлять её событием, открывшим глаза Петра на истинную роль и место иноземцев в молодой армии. Нарва в отечественной истории стала действительно национальной трагедией, связанной с потерей тысяч солдат убитыми, десятков генералов и офицеров пленными, среди которых много действительно близких монарху друзей и соратников. Была утрачена вся артиллерия, предмет особой заботы и любви царя, а также казна и обоз. Наконец, был нанесён непоправимый ущерб престижу молодой России и лично персоне Петра. Это был настоящий психологический шок, связанный с крушением планов и надежд. Нарвская катастрофа не могла не повлиять на отношение Петра к иноземным специалистам и офицерам. Скажем, она сыграла роль катализатора, ускорившего созревание молодого юного романтика до уровня трезвого и расчётливого правителя. До Нарвы молодой царь находился под влиянием обаятельного Ф. Лефорта и аскетичного П. Гордона. Ни тот, ни другой, к сожалению, не дожили до Нарвы, а те, кто заняли места рядом с Петром, не могли заменить верных соратников в его сердце. Многие из тех, кому он продолжал доверять, изменили и переметнулись в лагерь врага. Суровая военная действительность сама расставляла всё по местам. Она подталкивала Петра к простой истине: надеяться можно было только на собственные силы и опыт.

Подходы к военному строительству принципиально изменились. Нескрываемое ранее преклонение перед Европой сменилось откровенным разочарованием. Вместо изменившего Де Кроа главнокомандующим назначается боярин Б.П. Шереметев, имеющий большой опыт войны с татарами. Главою военного ведомства, «судьёй воинских дел» становится Т.Н. Стрешнев, много лет заведовавший Разрядным приказом. Для ведения маневренной войны создаётся драгунская кавалерия. В 1701 году было сформировано двенадцать драгунских полков. Во главе десяти полков были поставлены русские дворяне. Вот фамилии некоторых из них: полковники Кропотов, Полуэктов, Жданов, Зыбин, Новиков, Астафьев, князья Мещерский и Львов47. В 1702-1703 годах было сформировано ещё три драгунских полка, которыми командовали также русские полковники: князь Волконский, а также Сухотин и Горбов48.

Иноземцы продолжают командовать отдельными отрядами. В основном, это были опытные специалисты, но прежнего доверия Пётр к ним уже не испытывал. Царь уже не так внимателен к их рекомендациям. Многие, довольно дельные предложения генералов Паткуля, Огильви, Алларта по переустройству армии пролежали под сукном не один год, некоторые так и не были реализованы. Недоверие к главнокомандующему генерал-фельдмаршалу Огильви зимой 1706 года чуть было не закончилось его арестом по обвинению в измене. Царская корреспонденция этого периода, минуя главнокомандующего, адресована генералу А.И. Репнину.

В гвардии резко сокращается число офицеров-иноземцев. В 1701-1702 годах среди офицерского состава Семёновского лейб-гвардии полка не числится ни одного иностранца, а в Преображенском - только трое49. В 1704 году в этом полку количество офицеров-иностранцев составило только 14%. Накануне же похода к Нарве иноземцы составляли ни много, ни мало 60% офицерского корпуса «новоприборных» полков.

Набиравшая обороты военная страда открывает Петру глаза на истинную роль иноземцев, на которых делалась ставка в большой игре. Постепенно выясняется, что среди специалистов, хлынувших по призыву хлебосольного царя в Россию, сведущих офицеров и просто порядочных людей только малая толика. Значительная же часть их - это прожженные авантюристы, в погоне за длинным рублём готовые служить кому угодно и как угодно. Многие в своё время были изгнаны за проступки из армий своих государств и, отчаявшись найти применение своим способностям там, где их хорошо знали, отправились в далёкую загадочную Московию. С офицерами, проявившими низкие моральные и профессиональные качества, не церемонятся, не смотря на острую нехватку кадров. Б.П. Шереметев увольняет из своего корпуса полковника Малина несмотря на его военные заслуги. Полковник «чинит великие тягости в народе, от двух коров берёт третью себе» и т.д.50. На иноземцев жалуется царю и Ф. Апраксин. Полковники Моррель и Девге-рин буквально разорили волость, где были расквартированы их люди. Они обвинялись во взяточничестве, поборах, насилии над крестьянами: «Только себе прибытки чинят». Со мздоимцами царь не церемонился. Француз Девгерин увольняется со службы и изгоняется из страны. В марте 1705 года Меньшиков освобождает от службы полковника Суваса, не справлявшегося со своими должностными обязанностями. Иноземец был заменён князем Волконским.

Национальная доминанта в динамике кадровых перестановок той эпохи определилась не сразу. Шла кропотливая работа по замене невежественных в военном деле, преступно халатных, имевших низкие морально-деловые качества работников, независимо от их роду-племени. Действительно важным для Петра становится вопрос профессиональной компетенции офицера, независимо, русский ли он, курляндец или саксонец. И всё-таки приоритеты в офицерском вопросе медленно, но неотвратимо смещаются на подготовку и использование отечественного элемента. И главную роль в этом играла не столько национальное происхождение, сколько природная рачительность царя и простой хозяйственный расчёт. Его, решительно взявшегося извести под корень спесивость надменного московского боярства, кичливость столичного служилого дворянства, устраивало то, что «немцы» в своей массе не важничали своей родословной, предпочитая обращать внимание царя на свой профессионализм, а не на свой род. Впрочем, в этом отношении им гордиться и не приходилось, всё больше «подлого» происхождения люд норовил поступить на службу русскому царю. Но даже эти иноземцы вставали России в копеечку: их денежные оклады, кормовые деньги, обеспечение были гораздо выше, чем у русских офицеров. А война не раз демонстрировала, что уровень знаний и практические навыки и иноземцев, и офицеров из доморощенных помещиков был одинаково невысокими. Так уж лучше учить своих невежд, чем за гораздо большие деньги нанимать - чужих. Тем более, что именно в это время в войска в массовом порядке стали поступать мобилизованные дворяне для замещения офицерских вакансий. Летом 1703 года только в войска Б.П. Шереметева было направлено 206 дворян: 77 на должности капитанов, 64 - поручиков, 65 - прапорщиков. Все они проходили краткосрочные сборы под началом подполковника Григория Карташова, который обучал их военному артикулу. Лично фельдмаршал Шереметев подвергал испытанию новоиспечённых командиров, и только после этого они назначались на должность в войсках. Эти меры хоть как-то способствовали снижению остроты кадровой проблемы.

Пётр порядком разочарован иноземцами, с которыми связывал свои грандиозные планы. Отсюда его скептическое отношение к просьбам фельдмаршала заменить больного и старого князя Мещерского честолюбивым и способным фон Верденом. Царь отмахивается от назойливых просьб Б.П. Шереметева: мол, все они одинаковы, ничего не знают и не умеют. Но Шереметев настойчив в своих просьбах. Для него также на первом месте стоят деловые качества, а не национальность. Он настаивает на замене части полковников, как русских, так и иноземцев: «В полках драгунских плохи полковники: Фёдор Новиков стар и увечен, князь Львов стар и вконец беден и несносно ему полком править, князь Мещерский сухотной болезнью болен, Ефим Гулиц - лучше ему быть в пехоте...». Вместе с тем, пишет он царю, есть люди, понюхавшие пороха и богатые, «им не стыдно полками командовать и перед союзниками не зазорно». Это - Иван Артемьев, Афанасий Михайлов, Дмитрий Мамонов, Ржевский, Волконский, Семёнов. Было бы отступлением от истины утверждать, что среди иноземцев не было офицеров честных и порядочных, ревностно выполнявших свой служебный долг. Особенно Шереметев доволен полковником Преображенского драгунского полка Бауэром: «А Боур муж изрядной, имеет охоту служить и тщания». После настойчивых рапортов царь утверждает решение фельдмаршала. Принимает полк фон Верден, начав свою славную карьеру в русской армии. Уже вскоре ему присваивают звание генерал-майора от кавалерии. Он получает под свою команду крупное воинское соединение. Именно в это время в армии появляются полковники Пфлуг, Инфлянт, сыгравшие впоследствии видную роль в громких победах русского оружия.

Тем не менее, пик благоприятного отношения к иноземному элементу в армии был позади. Набирает обороты тенденция ограничения их числа и влияния на судьбы армии. Особенно заметна тенденция к уменьшению числа иноземцев в кавалерии. В 1701 году в девяти драгунских полках из 281 офицера только один был иноземцем, да и тот был «новокрещён», т.е. давно осевший в России и принявший православие52. В 1702 году в десяти драгунских полках числилось 329 офицеров, только 6 - из них были иностранцы.

Необходимо отметить, что отношения между русскими и иноземцами были сложными. Датский посол Юст Юль свидетельствует: «.. .между немецкими и русскими офицерами большой разлад: русские следят исподтишка за всеми словами и действиями немцев, ища уличить их в чём-либо неблаговидном»53. Часто «немцы» компрометировали себя подозрительными или некомпетентными действиями. Классический пример этому - всё та же Нарвская битва. Причину поражения преображенцы видели в измене иностранного и, отчасти, русского командования. Подмётные письма найденные в Новгороде, на дворе Меньшикова во 2-ой половине декабря 1700 года прямо указывали: «А вся сия измена от иноземцев от полковников, а сверх сего и от генералов, от Автонома Михайловича и от иных, государь.

...А ныне, Великий государь, немцы русским насмехаются, что наши де, шведские всех русских разбили и в полон взяли и сам бы де кайзер не ушел, кабы де тут был. И надобно тебе, государь, им, шведам отплатить, чтоб не насмехались... И не оставливай службы, не откладывайся на иной год.

.. .А солдаты русские у полковников и капитанов в великом загоне - не смеют и молвить ничего». Солдаты советуют на место убитых под Нарвой начальных людей ставить над солдатами начальников из мелких чинов или же из солдат Преображенского полка. Такие солдаты «и в полковники годятся, помоги им бог, как они под Ругодевом (Нарвой - А.К.)постояли против дичманов(шведов - А.К.)». Солдаты просят разрешения стрелять на месте полковников, которые изменят и сделают попытку перебежать на сторону противника.

Солдаты пристально следят за иноземными командирами. Вот до Петра доходит челобитная о том, что русской службы генерал Чамберс тайно беседует с пленными шведскими офицерами, а пленному генералу Левенгаупту собирается устроить побег. Другая челобитная бдительных солдат обвиняла офицеров-иноземцев своего полка в сношениях с врагом «тайным промыслом», посредством записок и посланий, которые они якобы, собравшись вкупе и выслав из избы всех лишних, сочиняют по ночам. Командира полка полковника Балка подчинённые открыто обвиняют в измене: в непосредственной близости противника тот ни с того ни с сего приказал солдатам расстрелять весь запас пороха, оставив полк фактически беззащитным перед шведами. Пётр инициирует следствие по каждому случаю. Как правило, выясняется, что злого умысла и измены действия офицеров не содержат. Оказывается офицеры, собравшись на квартире одного из них, писали письма на родину, Чамберс просто допрашивал пленного шведского генерала, а Балк действительно приказал расстрелять весь запас подмоченного пороха. Обвиняемым вернули их шпаги, и они продолжали служить. Но подозрительность и недоверие к ним ничуть не уменьшились. Естественно, они подогревались недовольством солдат высокой требовательностью и взыскательностью некоторых рьяных служак-иноземцев. Естественно, это не могло способствовать установлению крепкой дисциплины и послушания в полках и ротах. Служебные отношения между командирами и подчинёнными оставались напряжёнными, морально-психологическая атмосфера - нездоровой.

Впрочем, были и более серьёзные основания для настороженности к иностранным специалистам. В декабре 1705 года в ледяную стужу Карл XII стремительным броском отрезает русской армии, располагавшейся в районе Гродно, пути отступления на восток. Окружённой русской армии оставалось либо погибнуть от голода, либо вступить в бой с сильным и удачливым противником, что также вероятнее всего закончилось бы катастрофой. Во время «Гродненского сидения» возник очередной конфликт между русскими и «немцами». Главнокомандующий гродненской армией генерал-фельдмаршал Г. Огильви и его окружение, в основном, саксонцы, вели себя явно двусмысленно, по мнению русского генералитета. Генерал князь А.И. Репнин докладывал А.Д. Меньшикову;«.. .и какая ныне всегдашняя корреспонденция, и какие у них намерения положены, и что ныне взятые языки сказывают, о том нам московским генералам не сказывают». В намерении Огильви отвести армию подальше от русских границ «.. .прибытку государству нашему в том мы не видим...», - сообщает он дальше. Репнин подозревает измену, он обращается к Меньшикову: «Просим Вашу милость о таком Великого государя указе, что нам делать, когда увидим противное интересу государственному»55. Живое участие в конфликте принял сам Пётр. Речь на сей раз шла о спасении выпестованной им армии, проводить следствия, «чинить кригсрехты» (суды -А.К.) и искать измену было не время. Пётр действует решительно. Он фактически отстраняет Огильви от командования и перепоручает судьбу армии в руки А.Д. Меньшикову. Дело чуть не закончилось арестом и судом для иноземного генерал-фельдмаршала. История эта закончилась удачно для всех. Армия была успешно выведена из-под удара, с Огильви все обвинения были сняты. Обиженный генерал попросился в отставку и с почётом был отпущен восвояси.

Случались и настоящие измены. 26 апреля 1706 года А.Д. Меньшиков сообщает Петру: «Генерал Зейдлиц от Бреста из войска от нас ушёл к королевскому величеству и наш некоторый караул тайно жидовским проводом прошёл, чего ради мало верим и другим подобным ему, которые не весьма надёжны. Больше мы на себя надеемся».

Наконец, не могла не способствовать настороженности к иноземцам история с бригадиром Мюленфельсом. Бригадир командовал корпусом войск, прикрывавшим переправу через Неман. Перед небольшим отрядом противника он отступил, без сопротивления уступив шведам стратегически важный мост. Налицо было невыполнение приказа, малодушие и грубое нарушение присяги. Дело приняло серьёзный оборот ещё и потому, что в непосредственной близости от района, где происходили эти события, находился сам царь. Шведский кавалерийский отряд запросто мог захватить его. Пётр, как правило, снисходительный, когда речь шла о проступках иноземцев, во избежание нежелательных отголосков в Европе, на этот раз просто не имел права оставлять происшествие без последствий. Мюленфельс был примерно наказан. Его отдают под суд с обвинением в государственной измене, но Мюленфельсу удаётся подкупить стражу и бежать к шведам. К чести царя, нужно отметить, что повышение требовательности к исполнению воинского долга проявляется к подчинённым, независимо от их национальности и ранга. Наступал решающий момент в борьбе. Вторжение Карла XII не оставляло сомнений о твёрдости его намерений в отношении последнего участника враждебной ему коалиции - России. Его устраивала только полная победа над русскими, разгром их армии и покорение Москвы. Серьёзного противника можно было одолеть только упорной инициативной обороной, умелым, профессиональным управлением войсками. Через полгода за нераспорядительность и допущенные промахи в руководстве войсками, повлекшими за собой поражение в бою с утратой полковых знамён и пушек, был отдан под суд русский генерал А.И. Репнин. Он был признан виновным по большинству пунктов обвинения и приговорён к «лишению живота», но затем помилован и понижен в звании до рядового.

В этот период в войска стали прибывать мобилизованные ратные люди, служившие в старом войске. Нельзя не обратить внимания на увеличение числа «начальных людей старых служб» в армии. В драгунских полках Л. Бодевия и Д. Девгерина в 1702 году из 54 офицеров 27 - в прошлом служили начальными людьми копейного и рейтарского строя, 10 - начальными людьми сотенной службы, 15 - рядовыми рейтарами и копейщиками. Только два офицера, командиры полков, были иноземцами- В июне 1707 года в Олонецком драгунском полку числилось 20 офицеров. Все они ранее состояли в рейтарской службе. В 1700-1706 годах в армию было призвано 1670 «служилых людей московского чина» для замещения офицерских должностей».

Массовое привлечение «начальных людей» допетровской армии стало характерной чертой для данного периода строительства регулярной армии. И всё-таки дефицит подготовленных офицерских кадров продолжал оставаться. Это негативно сказывалось на боеспособности выпестованных Петром полков. Даже приглашение иноземцев, даже мобилизация «начальных людей старых служб» не в силах были кардинально улучшить положение дел в войсках. По сообщениям вездесущих иноземных дипломатов, в некоторых солдатских полках числилось только по пять офицеров. Многие части представляли собой толпы согнанных со всех уголков Руси, вооружённых чем попало, кое-как экипированных, крестьян и прочего люда. В частях управлялись, как могли, сами солдаты. Там царило выборное самоуправление по типу казацкого и круговая порука. Естественно, ни о какой боевой подготовке, правильной организации службы и речи быть не могло.

Как только Карл XII из Лифляндии выступил в Польшу, и военная опасность отодвинулась от российских границ, сочли возможным вновь принимать на службу менее надёжных, но более искусных в военном деле иностранцев. Офицеры приглашались в Россию манифестами 1702 и 1704 годов. Но теперь требования к ним становятся более жёсткими. Вновь назначенному в Смоленск воеводой ближнему боярину П.Салтыкову было указано: «Когда в приезде будут в Смоленске которых государств иноземцы с пасами или без пасов, а станут ему, боярину и воеводе, говорить, что приехали они в службу Великого Государя. И ему велеть распросить наперёд сего, где они служили, взять у них пасы... и по свидетельству пасов своих во многих службах бывали и русского или польского языка хоть немного знающего и тех отпустить к Великому Государю».

Указ от 23 ноября 1703 года подтверждал порядок оформления офицеров на вакантные места. Иноземцы, как и раньше, находились в ведомстве Посольского приказа. При зачислении на службу у них уточняли автобиографические данные и послужной список, «в каких государствах и чинах служил». Затем ему назначалось жалованье, после чего офицер направлялся в Приказ военных дел, где его определяли на должность. В 1706 году были введены новые, более жёсткие, требования. Впредь, кандидаты на офицерские вакансии подвергались более компетентной проверке военными специалистами и чиновниками из Приказа военных дел. Пригодными считались те, кто «прямые отпускные грамоты имеет или нарочисто или отчасти в чешском, славянском или польском языках искусны».

По повелению Петра в Европу для вербовки офицеров был послан генерал фон Розен. Доверенный «немец» рачительно взялся за дело. Вербовочная кампания не преминула дать некоторые результаты. 43 офицера из германских, в основном, земель откликнулись на призывы генерала и согласились продать свою шпагу русскому царю. Но по приезду в Москву иноземцы попадали в руки придирчивых чиновников, которые дотошно допытывались про боевые навыки и профессиональные качества приезжих. В результате из нанятых офицеров 15 признаны «неугодными». Профнепригодность истолковывалась разными причинами: «явились без отпускных», «прежде сего не служивали». По пяти офицерам решение принято не было, так как они «отпускные утеряли, служили в осаде, а не в походе».

Немецкий офицер-профессионал продолжал неуклонно падать в глазах царя. В 1706 году охладевший к Западу Пётр счёл излишним сохранять льготы, обещанные иноземцам с целью привлечь их к русской службе. Было отменено распоряжение царя о повышении в чине иноземных офицеров при приёме на службу. В то же время был введён годичный испытательный срок для некоторых категорий офицеров-иноземцев.

Эта тенденция сохранилась и в более позднее время. После Полтавы, как только представился благовидный предлог, армия освободилась от наиболее неустойчивого иноземного элемента. Массовый исход их из России зафиксировали в своих отчётах многие дипломаты европейских держав. Вновь введённые штаты пехотных и драгунских полков 1711 года ограничивали их численность на русской службе. Табель 1711 года требовал в полках «иметь штаб- и обер-офицеров одну часть из иноземцев, а две части на русском жалованьи».

Будем объективными, несмотря на падение престижа «немцев», роль их в военном строительстве нельзя недооценивать. Среди иноземцев нередко встречались люди достойные, верно и честно исполнявшие свой воинский долг и условия контракта. Среди них можно назвать генералов Брюса, Алларта, Ренне, Вердена и др. Высшее и среднее управленческое звено было представлено, в основном, иноземцами. Летом 1705 года генералитет русской армии представлен фельдмаршалами и генералами русской службы Огильви, Брюс, Шенбек, Розен, Чам-берс, Шарф, Ренне, Верден, Алларт, Венедигер, Арнштедт, Зей-длиц, Гольц, Риддер, Руланд, Сен-Поль, Генскин, Пфлуг. В списке генералов встречаются только четыре русские фамилии: А.Меньшиков, Б.Шереметев, А.Репнин и И. Шаховской. Именно на долю «учёных» иноземцев пришлась вся черновая работа по организации и проведению отдельных кампаний и всей войны. Они претворяли в жизнь царственные предначертания, воплощая их в конкретные решения, приказы и распоряжения. Они руководили осадами и полевыми боями, водили войска маршами по дорогам Прибалтики, Украины и Северной Европы, они добывали для России трудную победу.

Впрочем, большая часть вышеперечисленных иноземных генералов, не выдержав негативного отношения к себе, вскоре покидает негостеприимную Россию64. Ограничительные меры и чистка 1711 года вызвала массовый отток иностранцев из России. О прибытии в Варшаву генералов и офицеров сообщает Людовику XIV французский дипломат Де Балюз: «.. .офицеры царя, о приезде которых в этот город я мел честь докладывать Вашему Величеству, находятся .. .в числе 32 генерал-поручиков, 4 бригадиров, многих полковников, подполковников и капитанов»65. Как выяснилось, французский дипломат несколько преувеличил. Уволены со службы были 14 генералов, 14 полковников, 22 подполковника, 156 капитанов.

Прутский поход ещё раз продемонстрировал ненадёжность иноземного офицерства. Очевидное невежество в оперативных влпросах, низкий профессионализм на этот раз не у кого не вызывали сомнения. Сам Пётр не мог не удержаться от язвительного замечания на этот счёт: «...объявили себя в первые люди в подлунной, а егда до дела дошло, то искусства ниже вида». Было бы несправедливо неудачу похода полностью сваливать на плечи иноземцев, но руку они к этому, безусловно, приложили. Успех предприятия во многом зависел от того, насколько быстро русские подойдут к реке Прут, который должен был стать непреодолимой преградой на пути двигающейся навстречу турецкой армии. Главную задачу, по замыслу Петра, выполнял передовой отряд под командованием генерала Януса. Отряд кавалерии должен был решительно действовать в отрыве от главных сил, стремительно выйти к Пруту и уничтожить мосты через реку. Таким образом, Пётр предполагал не допустить переправы турок через Прут.

Действия генерала Януса в этой истории квалифицируются по-разному. Кто обвинял его в малодушии, кто говорил об откровенной измене, чаще - о некомпетентности и низком профессионализме. В любом случае, Янус с поставленной задачей не справился. На подступах к переправам он получил донесение, что противник его опередил и главными силами форсирует реку в районе Фальчи. Не проверив его достоверность, Янус отступил к главным силам. Отступление больше походило на бегство, управление было утеряно, в отряде имели место панические настроения, распространялись слухи о предательстве. Донесение, как выяснилось, было ложным. Турки ещё долго оставались на левой стороне. Отход отряда Януса позволило им беспрепятственно переправиться через Прут и опередить русских. Турки овладели инициативой на театре военных действий, а русская армия оказалась в невыгодной обстановке. Далее последовало крайне тяжёлое для русских отступление, цепь неудачных ожесточённых столкновений с наседающим, численно превосходящим противником, на неблагоприятной для нас местности. Всё это происходило в условиях изнуряющей жары, обессиленные люди и животные умирали от жажды и голода. Дело чуть не закончилось капитуляцией целой армии, пленением командования с Петром во главе. Не последнюю роль во всем этом сыграл злополучный Янус. Ценой напряжённых дипломатических усилий и громадных жертв удалось избежать окончательной катастрофы, сохранить боеспособность армии и вывести её к своим границам. Одним из первых генерал Янус был уволен со службы и с позором изгнан из России.

Итак, подведём некоторые итоги. Роль иноземных офицеров и генералов в создании регулярной русской армии в 1701-1710 годах заметно снизилась. Пришло время, когда упор на подготовку и использование национальных специалистов становится доминантой кадровой политики. Особенно заметно это было в наиболее напряжённый период войны. Военное строительство сопровождалось всё более усиливающейся тенденцией вытеснения из армии иноземцев. Двойственность в отношении иностранных специалистов объяснялась, с одной стороны, дефицитом подготовленных кадров, с другой стороны, низкими морально-боевыми качествами изрядной части «немцев».

Ну а что русские офицеры? Так ли уж благоволил к ним строгий и требовательный царь, если всерьёз решился заменить ими иноземцев. Ни о каких симпатиях речи быть не может. Как говорится, ничего личного. Только трезвый подход, природная сметка, хозяйственный расчёт. Как относится рачительный помещик к собственным холопам, так царь относился к дворянам, видя в них, прежде всего, исполнителей его самодержавной воли. А воля Петра была устремлена к высокой благородной цели - процветанию Российского государства. Ради неё он преступал границы дозволенного законами традиционной нравственности. Он отвергал благочестие русской старины, глумился над Святой Русью, совершал жестокости, проливал кровь, не жалел ни себя, ни родню, ни, тем более, поданных. И заботило его благосостояние дворянства только как средство обеспечения их работоспособности, ни больше, ни меньше. В этом проявлялся самодержавный государственный ум жестокого, деятельного и энергичного Петра.

То, на что обращалось внимание в донарвский период, что непосредственно копировалось и было заимствованно из западной военной практики, отступает на второй план. Например, для Петра вопросы строевой и тактической подготовки заслоняются проблемами стратегического развёртывания войск. Ведя войну на нескольких театрах военных действий, необходимо было решать сложные политические и дипломатические задачи. Создание массовой армии повлекло за собой необходимость её вооружения и боевого обеспечения. Особо пристального внимания требовал к себе тыл, обеспечение армии продовольствием и фуражом. На фоне этих проблем сущими мелочами казались те атрибуты «регуляторства», на которые Пётр заострял внимание до войны: французский покрой одежды, стройность линий батальонов, чёткость и быстрота строевых эволюции, тактико-строевых приёмов.

В военном строительстве центр тяжести постепенно и неуклонно переносился на отечественный опыт. Шёл процесс создания национального военного искусства на основе анализа текущих боевых действий и исконно русских боевых традиций. Занимаясь вопросами стратегического порядка, комплектованием, воспитанием офицеров и нижних чинов, Пётр перекладывает заботы о тактико-строевой подготовке и службе войск на плечи непосредственных командиров. Впрочем, это не мешало ему время от времени активно влиять на эту сферу военного строительства. Он бесцеремонно вмешивался в прерогативы частных военачальников, иногда подгоняя и оказывая реальную помощь, иногда мешая и нанося вред своей нетерпеливостью. Впрочем, военные историки считают, что многие решения именно этого периода демонстрируют в нём талант военачальника. Отметим его незаурядные как личностные качества, так и качества государственного и военного руководителя. Это - исключительное трудолюбие, нечеловеческая работоспособность, недюжинное упорство в достижении поставленной цели, создании настоящей боеспособной армии, известную кропотливость и скрупулезность, которую он проявлял во всякой работе. Плюс жгучее желание лично вникать во все тонкости и мельчайшие подробности жизнедеятельности войск. Плюс высокая требовательность и взыскательность, в первую очередь, к собственной персоне. Впрочем, многие предпочитают говорить о его жестокости. Добавим обширные теоретические знания, богатый ратный опыт - вот, пожалуй, и все слагаемые военного гения царя. В 1702 году для войск Б.П. Шереметева лично Петром составляется «Уложение или право воинского поведения», посвященное наиболее одиозной стороне организации российского войска - воинской дисциплине и организованности66. Оно создаётся по следам войны в Лифляндии, обернувшейся не столько военными победами, сколько сплошным разорением, варварской жестокостью и бессмысленными жертвами среди местного населения.

Укреплению воинской дисциплины, краеугольного камня любой военной организации, уделяли неослабное внимание во все времена и во всех армиях. Тем более, во время военных действий. Тем более, что воинская дисциплина являлась важной стороной европейского регулярного устройства, к которому стремился царь в своих преобразовательных мечтах. В трактатах по военному искусству многих видных военачальников умелое поддержание дисциплины в подчинённых войсках стоит в одном ряду с талантами стратега, тактическим мастерством и личной храбростью полководцев. Воинская дисциплина, организованность, правопорядок и исполнительность - с этих элементов начиналось создание новой русской армии. Они же являлись самым уязвимым местом войска этого периода. Война разворачивалась на весьма отдалённых театрах. Указаний сверху, от Петра, ждать приходилось месяцами, да и не по всякому вопросу обратишься к самому царю. Где энергично, с охотой, а где и с ленцой, из-под палки непосредственные начальники впрягались в нелёгкое дело наведения порядка в полках. Частная инициатива командования являлась основной преобразующей силой этого периода. Почин частных военачальников направлен, в первую очередь, на преодоление московской спесивости, чванства, дворянской вольницы, безалаберности и головотяпства, этими проявлениями истинно русской души. Военно-правовые аспекты становления регулярной русской армии в центре внимания целого ряда документов, увидевших свет в эти годы. В мае 1705 года появляется «Устав прежних лет», специально подготовленный для полков Огильви и Шереметева67. В следующем году А. Меньшиков составляет для подчинённых ему драгунских частей «Артикул краткий». Основной чертой этих военно-юридических документов являлась их тесная связь с частной боевой практикой, которая и нашла в них своё отражение.

Между тем, маховик войны набирал обороты, развивалась тактика российской армии: совершенствовался боевой порядок, улучшалось применение и взаимодействие родов войск, управление частями в бою. В отличие от донарвского периода, не западные образцы, а анализ боевых действий служил теперь основой для совершенствования тактической подготовки войск. Пётр кропотливо изучает все подробности военных действий в так называемой гродненской операции 1706 года. Она чуть было не закончилась очередной трагедией для русской армии. Поэтому Пётр глубоко и тщательно вникал в тонкости этой кампании. Особенно внимательно анализировались действия военного командования. Результатом стал обобщающий документ, который назывался «Пункты командующим над каждым батальоном». В марте 1708 года, особенно богатого военными событиями, появилось «Учреждение к бою»68. Ситуация складывалась опять не в пользу русской армии, она отступала в глубь России под давлением опытных шведов. Строгому и взыскательному разбору были подвергнуты действия русского командования в неудачном сражении при Го-ловчино. Уроки поражения были учтены в знаменитых «Правилах сражения». Вся армия училась по ним искусству проведения рекогносцировки, правильному выбору и фортификационному оборудованию позиций войск, организации тесного взаимодействия пехоты и конницы. Чтобы не было повадно другим, примерно были наказаны незадачливые командиры над войсками, непосредственно участвовавшими в деле. Командира дивизии, генерала А. Репнина, приговорили к «лишению живота», генерала Чамберса сняли с должности и лишили Андреевских знаков отличия. Бежавшие с поля боя полки были безжалостно расформированы.

Посленарвское военное искусство русской армии: тактика и стратегия, являются скорее антиподом западноевропейскому военному искусству, чем его отражением. Внешне стратегия русской армии в Северной войне и - европейских войск в войне за испанское наследство (1701-1714 гг.) аналогичны. Военный историк конца прошлого века охарактеризовал последнюю как «время малых войн, ведомых большими армиями». «Малая война» - так определяет военная история сущность стратегии русской армии в наиболее решительный период военных действий, в 1707-09 годах. Но, по существу, это два совершенно разных взгляда на войну и военное искусство. Под термином «малая война» по отношению к европейскому военному искусству понимали ограниченные стратегические цели, сведение боевых действий к маневрированию на коммуникациях противника, выжидательный характер как стратегии, так и тактики, нерешительность в выборе методов ведения войны, приоритет оборонительных тенденций, попытки выиграть кампанию не решительным сражением, а вытеснением противника с занимаемой территории. Стратегия армий Западной Европы этого периода - это набор стандартных формул, разработанных военными теоретиками. К рассматриваемому периоду они все больше приобретают вид застывших шаблонов. Наиболее характерными чертами военного искусства этой эпохи стали: кордонное развёртывание войск, маневренная стратегия, магазинная система обеспечения и линейная тактика боя. Взгляд на военную науку как на набор готовых схем и формул, с помощью которых возможно заранее предугадать исход боевых действий, обернулся сверхцентрализацией военного управления.

«Малая война» в импровизации Петра- это стратегия, преследующая решительные цели: разгром противника и захват его жизненно важных центров. При этом учитывалась более высокая боеспособность противника. Отсюда, определялись методы «малой войны» - действовать против шведов «по-азиатски», стремительными набегами лёгких конных отрядов, уклоняясь от столкновения с крупными регулярными частями. Обеспечив же себе подавляющее превосходство в силах, русское командование решительно доводит дело до полевого боя с целью разгрома противника. Бой, в понимании Петра, есть важный элемент стратегии, от него зависит исход кампании, а может быть и всей войны. К сражению необходимо относиться осмотрительно: бою должна предшествовать всесторонняя тщательная подготовка, противник должен быть всячески ослаблен, а свои войска максимально усилены. Полевой бой в общеевропейской войне этого периода в общих чертах охарактеризован военным историком XIX века Н.С. Голицыным, о чём вёлся разговор в первой главе работы70. Европейские военные теоретики считали полевой бой тактическим просчётом в планировании всей кампании. Цель операции должна быть достигнута, не прибегая к сражению. В качестве основных форм боевых действий рассматривался маневр войсками и захват ключевых центров противника. Все крупные сражения общеевропейской войны (1701-1714 гг.), за редким исключением, были для противников столкновениями нечаянными, внезапными для обеих противоборствующих сторон. И те и другие совершенно не собирались вступать в бой, преследуя другие цели. Как правило, это были осады укреплённых городов или крепостей, их деблокада, марш-маневры и др.

Основные сражения Северной войны, данные русскими, имели в своей массе стратегическое значение. Так, сражение при Эрестфере (январь 1702 года) и при Гумельсгофе (февраль 1703 года) переломили стратегическую обстановку в Лифлян-дии в пользу русских, что закончилось её завоеванием. Сражения проходили тяжело для русских, развивались сначала непредсказуемо для обоих противников. Они напоминали бои давно отшумевших войн, битв, в которых азиатская ярость конных атак соперничала с совершенством обороны европейской пехоты.

Жестокую, кровавую картину сражения этого периода, созданную по старому, но не забытому сценарию прошлых веков, можно воссоздать. Хрипло, призывно пели трубы, им вторил гром литавр. Это шла в рысь драгунская конница. Им гнусаво вторили рожки, сопелки, глухо бухали тулумбасы. Под эту устрашающую врага какофонию шла в разудалую атаку смоленская шляхта и новгородские дворяне. С флангов, увязая в снегу по самые бабки, в намёт шли казанцы и касимовцы, в малахаях, в шубах овчиной наружу. Чуть поодаль гарцевали охочие до дармовой добычи конные черкасы, выжидая удобный момент для броска. Как бы нехотя разношерстная масса всадников медленно двигается вперёд. Понукая лошадей, кто шенкелями, кто просто плёткой, стараясь не отставать от соседей, всадники пытаются сохранить строй, держать линию. По мере движения строй всё одно ломался, превращаясь из прямой в зигзагообразную, разорванную во многих местах, линию. Вот уже отдельными группами всадники, обгоняя друг друга, скачут туда, куда им повелевает звук боевой трубы. Передние ряды уже переходят на рысь. Глубокий снег не даёт развить бега разгорячённым лошадям. В удалом запале отдельные воины вырывались вперёд. В строю уже никто не видит ни десятников, ни сотников. Никаких команд уже не подают, захочешь - не услышишь. Всё потонуло в топоте тысяч копыт, храпе взмыленных лошадей, криках всадников, бряцанье сбруи и оружия. Да команды и не нужны. Всё и так предельно ясно. Сейчас каждый сам себе воевода. Цель этой отчаянной атаки - вот она впереди, до нее не больше двухсот саженей. Вот уже видны впереди смутные очертания вражеской линии. Солнечные блики на стальной щетине штыков. Как пёстрые заплатки среди заснеженной равнины, развевающиеся знамёна над шведскими батальонами. Всадники за бряцаньем сбруй и топотом копыт не могут слышать гортанно поданной команды. Посреди застывших в напряжённом ожидании с мушкетами наизготовку солдат как щелчок хлыста, резкий окрик команды, взметнувшиеся и опустившиеся книзу шпаги офицеров, Команда четко и споро продублирована полковыми и батальонными командирами. Она как будто вырвала из оцепенения шведов, вся линия пришла в движение. Из мчащейся массы драгун с трудом можно различить, как солдаты первых шеренг опустились на колено, выставив навстречу мчащейся лавине коней лес пик. За стальной щетиной видны изготовившиеся для стрельбы мушкетёры. Гордо развеваются над серыми рядами разноцветные знамёна с жёлтыми шведскими коронами и львами. Поистине, эпохально-торжественная картина. Вот вдоль изготовившейся к залпу линии побежал капитан, утопая почти по колено в снегу. Он о чём-то кричит, потрясая полупикой, подбадривая солдат, жестом приказал опустить пониже пики, чтоб смотрели прямо в грудь набегавшим лошадям. Указал кому-то, очевидно, унтер-офицеру, на растерявшегося рекрута и исчез за флангом шеренги.

Неистовой ярости кавалерийской атаки противопоставлено ледяное спокойствие, невозмутимость, отточенная до автоматизма чёткость движений. Разноязыкий клич, храп коней, пронзительное ржанье, бряцанье оружия, звон булата. Команды на открытие огня никто из всадников не услышал. Только вдруг серо-синие линии перед фронтом атаки окутались клубами порохового дыма, через мгновение послышался раскатистый треск мушкетного залпа. Сначала стрелял батальон прямо перед фронтом атаки полка, затем батальоны, стоявшие от него справа и слева. Что было дальше, описать было трудно. Свинцовый шквал хлестанул по передним лошадям и людям. Грохот мушкетов и полковых пушек заглушал истошные крики раненных, ржанье испуганных лошадей. Передние, кто был в состоянии удержаться в седле, уже не помышляли о схватке, пытались повернуть вспять, но на них из снежного марева накатывались задние шеренги атакующих. Грозная лавина превратилась в беспорядочную толпу из лошадей и всадников, которые в отчаянии метались между убитыми и раненными, навзничь лежащими в окровавленном грязном снегу, в который будто сбесившиеся лошади скидывали своих седоков. Эту обезумевшую от смерти и крови, от ярости и бессилия толпу, бестолково мечущуюся перед суровыми батальонами, залп за залпом методично расстреливали шведы.

Так начиналось кровавое дело при Гумельсгофе в 1701 году, при Эрестфере в 1702 году. То же самое наблюдалось при Калише в 1706 году. В этих боях честь победы над сильным противником принадлежит пехоте. Матушка-пехота поспевала к сражению в самый разгар и сумела сделать то, что не под силу было разномастной коннице. Спешивалась и строилась солдатским обычаем драгуния. Вот они-то, солдаты да пешие драгуны и прорывали железные каре шведов. Как стаи волков, на отступающих шаг за шагом шведов, налетали ослеплённые жаждой мщения поместные, драгуны. Чуя близкую поживу, сметая последние островки сопротивления, рвались к шведским обозам конные татары, казаки. Всё заканчивалось поголовным избиением противника. Опьянённые кровью, озверелые от убийств, победители пленных не брали. Правда, сопротивление скандинавов преодолеть удавалось не всегда. При Мур-Мызе в 1705 году всё закончилось досадным поражением. Эти бои местного значения, тем не менее, имели стратегическое значение. Огнём и мечом были завоёваны богатые земли шведской Прибалтики.

Другое решительное дело, при деревне Лесной (28 сентября 1708 года), лишило главную армию шведов поддержки 16-тысячного корпуса Левенгаупта и стратегических запасов продовольствия и боеприпасов. Это обстоятельство заставило взбалмошного Карла XII отказаться от первоначального плана похода на Москву и направить свою армию на Украину. Наконец, венцом стратегии Петра стала Полтава (27 июня 1709 года). Она явилась концом военного могущества Швеции. После этой, по истине, эпохальной битвы стратегическая инициатива окончательно переходит в руки Петра.

Западноевропейская военная наука конца XVII - начала XVIII веков требовала надёжного прикрытия всех возможных направлений вторжения противника. Войска перед войной рас-сосредотачивались кордоном вдоль границ, стараясь прикрыть её по всей протяжённости. Это приводило к распылению сил по приграничным крепостям и укреплённым пунктам. Так, например, действовала баварская армия в кампании 1706 года. После сокрушительного разгрома под Турином все баварские крепости были сданы противнику вместе с гарнизонами. 60-тысячная армия, распыленная гарнизонами по всей стране, перестала существовать.

Вот пример стратегического развёртывания противников в кампании войны за испанское наследство 1709 года. Французская армия Лафельда осаждала Турин. Другая армия, Вандома, прикрывала её с востока. Маршал Вандом расположил свои войска в соответствии с бытующими в военной науке взглядами, т.е. кордоном. Его 30-тысячная армия была разбросана на почти 100-км фронте. Так же действовал его противник - знаменитый Евгений Савойский.

Стратегический замысел Петра по овладению прибалтийскими провинциями реализуется с завидной настойчивостью. На главном направлении сосредотачиваются лучшие полки, цвет российского воинства: гвардия, вновь созданные, но уже имеющие определённый опыт, регулярные полки, поместная и драгунская конница. Как полководец, Пётр создаёт подавляющее превосходство своих сил на прибалтийском театре военных действий. Действующая группировка имеет надёжно обеспеченную операционную линию. Через Новгород и Псков она питает всем необходимым ведущую тяжёлую борьбу армию. Стратегическая цель в конце концов достигнута. Прибалтийские крепости в руках царя, Пётр становится хозяином завоёванного края. Пётр искуссно подготавливает осуществление своих целей и на дипломатическом фронте. Достигнуто относительное умиротворение южного воинственного соседа - Турции и его хищного вассала - Крыма. Изменчивый слабый союзник, Август саксонский, всячески поддерживается, морально, дипломатически, финансами и войсками. Русские войска действуют и на второстепенных направлениях, в Курляндии, в Литве, в Польше. Но это лишь вспомогательные контингенты. В их составе стрелецкие полки, малороссийские казаки. Их цель - поддержка сил агонизирующего союзника. Русско-польско-саксонские войска там вновь и вновь разгромлены шведами, но их жертвы не напрасны. В стратегической игре Петра им была уготована отвлекающая роль, которую они исполнили как нельзя лучше. В кампаниях 1700-1706 годов выигравшей стороной оказалась Россия, проигравшей - Саксония. Для Швеции годы блестящих побед обернулись бесполезной тратой лучших солдат^ потерей бесценного времени и скудных ресурсов.

Также тщательно был продуман и блестяще осуществлён стратегический план на следующем этапе войны. План кампании 1708-1709 годов, разработанный Петром, намечал активную оборону по двум операционным линиям: на Москву и на Ингрию. Юго-западное (киевское) направление определялось как второстепенное. На главном театре военных действий войска располагались компактно, в готовности выдвинуться на угрожаемые направления. Здесь вновь сказался стратегический и организаторско-административный гений Петра. Всестороннее обеспечение операции и района предстоящих боёв, дипломатическая, материально-тыловая, военно-техническая, инженерно-фортификационная, наконец, морально-психологическая подготовка военных действий, концентрация усилий, сосредоточение и напряжение всех возможных сил. Всё было поставлено на карту, всё предусмотрено. В выбранную стратегическую линию гармонично вписывалась традиционно «русско-азиатская» тактика заманивания противника вглубь территории, изматывания и ослабления его сил в арьегардных боях. При обороне городов, укреплённых пунктов, растягивания коммуникаций противника, «оголожение провианта и фуража».

Незаменимыми в малой войне оказались рода допетровского войска: иррегулярные отряды малороссийских и донских казаков, татар, калмыков, дворянские поместные сотни и т.д. Именно они вынесли на себе основную тяжесть партизанской войны: вели разведку и поиск, разоряли вокруг шведов местность, захватывали пленных и материальные припасы, совершали дерзкие налёты и блокировали отдельные части шведской армии и т.д. В наиболее тяжёлое время шведского нашествия военная переписка буквально пестрит упоминаниями о действиях казаков и калмыков. Вот только некоторые реляции Петру командующего отдельным корпусом генерала Боура. Донесение от 10 сентября 1708 года: «... у урочища Колодец неприятель остановился и вышло шведов с 1000 человек и волохи против наших казаков и калмыков и против них послал я полк Мориэля с 1000 человек. И шведов против наших ещё прибавилось и послал я полковника фон Кревкора с 300 человек...». Донесение от 13 сентября 1708 года: «...вчерашнего дня послано от меня в партию 1000 человек драгунов да 1000 человек казаков да калмыков для подлинного уведомления об неприятельской обороне». Донесение от 15 сентября 1708 года: «... Стоял я у деревни Тишково двое суток и смотрел на оборот неприятельский. И вчерашнего дня отправлен был полковник Леонтьев с командированными людьми и с ним казаки и калмыки, заехав с тылу, ударили и взяли двух рейтар и двух холопов». 23 сентября была послана партия генерала-майора Микуша, состоявшая из драгун, казаков и калмыков. В ходе поиска «казаки и калмыки отбили два фурмана с мундиром»75. 27 сентября 1708 года на поиск Левенгаупта был послан отряд полковника Леонтьева, состоящий из тех же казаков и калмыков.

Незаменимость лёгкой иррегулярной конницы в условиях манёвренной малой войны была очевидна. Капитан -поручик Преображенского полка Ф. Бартенев обращался к царю: «.. .хорошо б пожаловать нам сто человек казаков да калмыков для разъездов, чтоб не всегда драгун мучить». Зимой 1706 года король Август покинул осаждённый Гродно и выехал в Тико-цын. Его сопровождали четыре русских драгунских полка. Петром было указано: «Казаков при четырёх драгунских полках, пребывающих в Тикоцыне, оставить, дабы с тех мест иметь и провиант бы можно выбирать». Генерал А.Репнин в ответ на приказание А. Меньшикова срочно отправить к нему бригаду Шидловского, состоящую, в основном из иррегулярных частей, просит донских казаков «... у себя оставить 500 или 1000...». Как свидетельствуют документы, без лёгкой и подвижной иррегулярной конницы, которую так презирали поборники «правильного регулярного» образа военных действий, русской армии пришлось бы тяжело. Летучие станицы казаков, неуловимые ватаги татар и калмыков были глазами и ушами станового хребта армии - регулярных солдатских полков. Неумение вести бой в стройных боевых порядках, незнакомство с европейскими уставами и артикулами никак не повлияло на боеспособности традиционных родов войск русской армии. Необходимо отметить, что претензии на уникальность подобного образа действий безосновательны. Партизанские действия имели место во всех или почти во всех европейских войнах. Набеги, разведки, засады и т.д. - всё это было достаточно близко знакомо европейской военной науке. Но только на Востоке и Юго-востоке Европы подобная война становится областью стратегии. На Западе партизанская тактика так и не переросла рамки обеспечения крупномасштабных действий. Пока что этому варварскому военному обычаю в Европе следуют исключительно полудикие венгры. Но именно за этот обычай их всё чаще и чаще нанимают на службу австрийцы, затем - французы, немцы. У самого Карла XII служат наёмные валахи, шведский вариант иррегулярной лёгкой конницы. Впрочем, с казаками и татарами им конкурировать было трудно. Впоследствии роль лёгких конных иррегулярных войск будет по достоинству оценена, и их количество в армиях Европы будет постоянно повышаться. В войнах XVIII века ещё скажут своё веское слово вольные легионы маршала де Сакса, венгерские гусары и гусары Фридриха Великого. Но это было ещё впереди. Пока же несгибаемые шведы жестоко терпели от жалящих укусов вездесущих лёгких русских отрядов.

Гибкость тактики Петра проявлялась в том, что он чередовал оборонительные, изматывающие противника действия с решительными ударами по его отдельным отрядам. Для этого часто применялся так называемый «корволант» или летучий отряд. В современной тактике войск есть аналогичный элемент боевого порядка, он называется по-разному, передовой отряд, рейдовый отряд. Успех общевойскового боя современная тактика во многом связывает с решительными и умелыми действиями этих отрядов. Часто к ним прибегал и Пётр. «Корволант» состоял, как правило, из кавалерии или пехоты, посаженной на лошадей, и предназначался для стремительного маневра.

Во время кампании в Белоруссии и Украине против шведов особенно рельефно проявилась гибкость и многовариантность тактики русских войск. Петр вёл себя очень осторожно, не лез на рожон, уклонялся от ненужного риска, избегал столкновения с главными силами Карла XII. Но когда предоставляется возможность поразить отдельный корпус Левенгаупта, он действует решительно и без колебаний. «Корволант» под командованием самого Петра совершает стремительный марш-маневр и, предупредив попытки Левенгаупта соединиться с королём, уничтожает его при Лесной. Таковы же по своему замыслу, стремительности исполнения и значению марш-маневр отряда Меньшикова к Батурину в ноябре 1708 года, корпуса Ренне - к Браилову в 1711 году, отряда злополучного Януса - к Пруту. Наконец, Полтавское сражение - венец стратегии Петра 1. Обескровленная, ослабленная полуторолетней борьбой с голодом и русскими, почти без пороха и артиллерии, морально подавленная кучка шведов, отрезанная от своих баз, окружённая враждебно настроенным населением и почти втрое превосходящим противником, без малейшей надежды на успех, наголову разбита в полевом бою.

Таким образом, в вопросах стратегии и тактики русское военное искусство следовало своим национальным путём. Особенно это проявлялось в стратегическом планировании кампаний, использовании отдельных родов войск, массовом применении иррегулярных отрядов и других традиционных для русского военного искусства методах ведения войны. Следует отметить, что национальная тенденция превалировала в самое тяжёлое для государства время, когда союзники были повержены, противник находился в зените боевой славы. Приходилось рассчитывать только на свои силы. Это лишний раз подчёркивало роль национальных начал в деле создания русской регулярной армии.

На фоне блестящих успехов Петрова воинства требуют объяснения факты весьма скромных военных заслуг предшествующей эпохи. Если военное достояние прошедших веков достойно изучения и развития, почему же нечем подтвердить сильные стороны этой самобытности? Да, действительно, примерно полвека до рассматриваемой эпохи Россия не знала ни громких побед, ни выдающихся полководцев. Наоборот, всё больше обидных неудач да досадных поражений. Военные деяния Петра - как бальзам на уязвлённую душу патриотично настроенным соотечественникам, уж и не мечтавшим о лаврах ратных подвигов. Как не славить Преобразователя, к тому же, первого полководца, поднявшего на недосягаемую высоту боевую репутацию России. И всё-таки нельзя полностью согласиться с противопоставлением низкой боеспособности старой армии и выдающихся боевых качеств петровского войска. Повторимся, армия оставалась практически той же, с той же организацией, управлением, боеспособностью, дисциплиной. А в чём же разница? Во-первых, в неблагоприятной политической обстановке - тогда, и в подходящей - теперь. Поэтому, тогда не добились ничего, воевали со всеми одновременно, теперь же - только против одной Швеции, потому и победили. И, во-вторых, боеспособность и той, допетровской, и петровской армий были примерно на одном уровне, а вот опыта у первой действительно недоставало. Просто не успевала она накопить достаточно боевого опыта. Если мы проанализируем большие и малые войны данной эпохи, то нетрудно заметить, что самые тяжёлые неудачи терпели войска в начале войн, когда армии не хватало опыта. Это полностью подтвердило и начало шведской войны. Громкие победы приходились на середину или на заключительные этапы боевых действий, когда армия от первого военачальника до последнего обозного приобретала устойчивые навыки, училась на своих поражениях, мужала в сражениях. Петровские войны были продолжительными и ожесточёнными в отличие от предшествующих. Эта продолжительность и дала возможность пережить потрясения первых лет, накопить опыт и реализовать его в блестящих завершающих военных операциях. Допетровская армия просто не успевала реализовать накопленный в неудачах опыт. Войны второй половины XVII века были кратковременными, это были или походы, или осады. Первые неудачи становились, вместе с тем, и последними крупными событиями, после чего боевые действия или прекращались или переходили в фазу малозначительных, изматывающих обоих противников действий. Петровская армия воевала почти четверть века. Вот самая существенная разница между допетровской и петровской армиями. Вот в чём основная причина громких побед молодой регулярной армии: не в магическом европейском «регуляторстве», а в продолжительности войн этой эпохи. Иногда и подготовленная, хорошо оснащённая, но не имеющая достаточного опыта армия терпела тяжёлые поражение и наоборот, слабое, но опытное войско одерживало выдающиеся победы. Много примеров этому знает военная история. Так, знаменитый А.В. Суворов в суровых Альпах находит бессмертную славу себе и своим «чудо-богатырям». Это и одно из главных действующих лиц данной работы - Карл XII со своими «чудо-викингами», под Нарвой показавший чудеса храбрости и мужества, просим прощение за не совсем уместные аналогии.

Важной частью военного строительства всегда выступала финансовая сторона. Ещё не были сказаны крылатые слова классика о том, что деньги были и остаются живительным ручейком, питающим войну, но это не меняло сути дела. Все попытки совершенствования армии полностью и непосредственно зависели от полноты государственной казны, от быстроты её пополнения, от эффективности налоговой системы и платежеспособности населения. Особенностью государствен но-финансового устройства России XVII века было то, что правительство из государственных средств удовлетворяло, прежде всего, нужды армии. В 1680 году на военные нужды тратилось почти половина поступающих в центральную казну доходов. Для сравнения, на дела, относящиеся к благоустройству общества, отпускалось только 5% всех доходов. Почти беспрерывные войны оборачивались беспрецедентным ростом военных расходов. С 1631 по 1680 год стоимость армии возросла в три раза, составив баснословную сумму в 10 миллионов рублей по курсу середины XIX века. Большую часть этой суммы составляли прямые налоги. Война постоянно дорожала. Если печально закончившийся полуторогодовой поход к Смоленску в 1632 стоил московскому правительству в 7-8 миллионов рублей, то только две кампании польской войны 1654-55 годов обошлись России в 18-20 миллионов рублей. Из-за военных расходов государство постоянно балансировало на грани финансового краха. Опасность банкротства усугублял известный беспорядок во взимании податей с тяглого населения. Правильно составленного сбалансированного бюджета не было. Приходом и расходом ведали десятки приказов, причём, приходные и расходные статьи были распределены между ними без строгой системы. Посадское население и часть уездов были обязаны платить так называемую стрелецкую подать на содержание войска. Она составляла от 80 копеек до 2 рублей со двора. Остальное население платило по 10 копеек подворной подати. Из косвенных налогов важнейшими являлись таможенные, кабацкие сборы и т.д. Во взимании прямых налогов определённую роль играло местное самоуправление. Государство лишь раскладывало подать на посадские и сельские общины, предоставляя им право самим перераспределять обложение дворов. В период особого напряжения прибегали к экстренным сборам, а уж после войны предпринимали финансовые меры, имевшие целью установить постоянные источники доходов для удовлетворения всё возрастающих военных нужд. В судорожных попытках изыскать дополнительные источники пополнения опустевшей казны правительство проявляло верх изобретательности . Иногда подобные меры выглядели довольно сомнительными с юридической да и с нравственной точки зрения. Такие черты финансирования армии в, основном, сохранились в первом десятилетии XVIII века.

Строительство армии и ведение войны стали первопричиной социально-экономических преобразований рубежа XVI1-VIII веков. Формирование регулярного войска, как ни странно, стало мощным локомотивом прогресса петровской России. Фактически, всё, что предпринималось правительством в тех или иных сферах, что спустя десятилетия получит громкое название реформ, имело перед собой весьма банальную цель - изыскание новых доходных статей, собирание денег. Денег, которые затем вновь будут пущены на военные нужды. Попытки упорядочить финансово-бюджетную сферу привели к учреждению в 1699 году Бурмистерской палаты или Ратуши, заведовавшей почти всеми государственными доходами. Сюда стекались стрелецкая подать, оброки, таможенные и кабацкие сборы. С этим ведомством связывают начало крупномасштабных коренных преобразований в государственном устройстве России. По своей сути это была очередная попытка централизации налоговой системы. Преемственность этой меры петровского правительства очевидна, так как централизатор екая политика практически во всех отраслях государственного механизма утверждалась в течение всего предшествующего периода. Историки находят этот процесс закономерным. Действительно, централизация стала обязательным условием складывания абсолютистско-бюрократических режимов правления не только в России, но и во многих других государствах.

Первый крупный шаг в деле централизации податной системы сделал ещё А.Л. Ордин-Нащокин, составитель Новоторгового устава 1667 года. Видный политический деятель и сановник в правительстве Алексея Михайловича, он видел в централизации действенную меру преодоления многих неурядиц в жизни Московского государства. Неустроенность посадского населения, по его мнению, происходили из-за того, что оно находилось под управлением многих приказов. Он первым заговорил о необходимости создания единого ведомства, которое бы занималось проблемами городов и их населением. Он ратовал за ограничение власти местных воевод, как посреднического звена в торгово-налоговой политике государства. Действительно, законодательство встало на путь реализации этих предначертаний. Посадское население было изъято из-под фискальной власти воевод в ходе финансовой реформы 1679-81 годов. На посадских, как и на черносошных крестьян русского севера, власти возложили самую обременительную подать - стрелецкую. А воеводы были отстранены от вмешательства в налоговые сборы с посадов. Их полномочия передавались посадским выборным. Облечённые доверием общества, выборные напрямую общались со Стрелецким приказом, где концентрировалась стрелецкая подать, и с приказом Большой казны, который собирал косвенные налоги. Воеводы, как посредники, были выключены из этой цепи. Правда, за ними была сохранена судебная власть над подчинёнными посадами и их населением. Более-менее заметные попытки объединения финансово-податных функций, как и приказов, в одних руках, под одной ведомственной крышей упорно предпринимались на протяжение всей второй половины XVII века.

Пётр движется в том же направлении, но действует решительно и твёрже. Его городская реформа ещё сильнее ограничивает полномочия воевод в пользу центральных приказов. Созданная им Бурмистерская палата стала тем ведомством, о котором мечтал один из лучших министров его отца, Алексея Михайловича. Она окончательно устранила воевод от управления посадским населением. Впредь посадами ведала Ратуша.

Но и Петру не удалось преодолеть известную раздробленность финансово-податного механизма государства. Во всяком случае, в рассматриваемый период финансовое управление распылено по многим приказам и ведомствам. Как и в XVII веке, в содержании и финансировании армии принимали участие многие учреждения, основным из которых была Ратуша. Попытка формирования эффективного военного приходно-расходного механизма была просто невозможна, так как единой государственной бюджетной политики просто не существовало. Порядок финансирования воинских частей и снабжения всем необходимым постоянно менялся. Как правило, денежные суммы, положенные на содержание войск, поступали из Ратуши в Приказ военных дел, и только затем - в полки. В 1703-1704 годах Ратуша по нарядам Приказа военных дел посылала необходимые суммы в войска непосредственно, минуя последний. Стрелецкие войска содержались Земским приказом, гвардия - Преображенским.

В 1701-1702 годах Ратуша финансировала 30 солдатских и 2 драгунских полка. Второстепенным источником доходов ведали Разрядный, Поместный приказы, Приказ Большой казны.

В 1706 году жалованье на ратных людей посылалось: на рейтар, солдат и пушкарей - из Ратуши; на стрельцов - из Земского приказа; «Преображенского и Семёновского полков офицерам, которые в стрелецких полках записаны за поручиков, жалованье даётся из Земского приказа, остальным - из Ратуши».

Такая раздробленность приходно-расходной системы сохранялась долгое время. В 1709 году 39 солдатских полков находились на содержании Ратуши, полк Ренцеля - на содержании Приказа Большой казны, Каргопольский полк - Приказа земских дел, Галицкий полк - Приказа военных дел. В 1710 году регулярные войска финансировались двенадцатью отдельными ведомствами и учреждениями (см. приложение).

С ростом армии увеличились расходы на её содержание. Правительство Петра действовало совершенно тем же путём, как и правительство Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича. Не долго думая, учреждаются новые подати. 1 января 1701 года вводится так называемый «драгунский сбор», который должен был обеспечить формирование драгунских полков. Доход от этой подати поступал в Приказ Большой казны, который и занимался устройством «новоприборных» драгунских частей. Позднее эта статья доходов вместе с драгунскими полками были переданы в ведомство Военного приказа. Доходы от известного налога с гербовой бумаги поступали в Оружейную палату. Сбором «драгунских» денег в различное время занимались Монастырский приказ, Ратуша, Дворцовая канцелярия, Сибирский приказ, Ингерманландская канцелярия. Затягивание войны, ужесточение военного бремени заставляло правительство прибегать к различным ухищрениям. Со временем налогами были обложены многие промыслы, бани, мельницы, пчельники, постоялые дьоры, рыбная ловля и т.д. Все эти отчаянные меры носили чрезвычайный характер и не в состоянии были кардинально решить проблему финансирования действующей армии.

Трудности финансово-бюджетной системы не могли не сказаться на содержании армии. Сложность и запутанность существующего приходно-расходного механизма оборачивалась тем, что источники содержания полков менялись почти ежегодно. Часто самому Петру приходилось вмешиваться и определять ведомство, которое будет содержать тот или иной полк. «В прошлом 1706 году августа в 9 день по именному Великого Государя указу... велено на дачу ... жалованья генералам и полковникам, и начальным людям, и драгунам и солдатам, всего на 74 полка и на иные дачи денежные казны посылать из Ратуши и из разных приказов... В том числе, на драгунский на Фёдоров полк Фастмана - из приказов, где сыщется казна на один 1707 год, а впредь откуда деньги на тот полк искать, о том велено выписать в докладе». Проблема изыскания средств, чтобы накормить, обуть, одеть и дать положенное жалованье ратным людям уже тогда была, пожалуй, самой острой и болезненной. Изрядная доля царской переписки тех лет - это слёзные просьбы воевод и генералов найти деньги на содержание войск. И часто самому царю было не просто разрешить эту проблему. Рачительный боярин Ф.Ю. Ромодановский, заведовавший казной, не торопился выполнять указы Петра по выплате жалованья войскам. На его скупость, граничившую с ослушанием, жалуется царю Ф. Головин: «... драгунам, которые вновь прибраны, на дачу жалованья деньги откуды позволишь взять, а князь Фёдор Юрьевич в деньгах отказал..., прикажи драгунам хотя небольшое жалованье выдать, а то страх того, чтоб не разбежались». На следующий день, 6 марта 1700 года, вновь слышится отчаяние: «...пожалуй, Государь, изволь ко мне отписать драгунам новым на жалованье деньги где повелишь взять и по чему давать? А без жалованья им быть невозможно».

Общие черты с дореформенной армией регулярные полки сохраняли на всём протяжении первого десятилетия XVIII века.

Нетрудно провести аналогию между денежным довольствием солдат и офицеров двух эпох. Основную массу офицеров продолжали составлять поместные дворяне. Жалованье им назначалось по их поместному окладу. За каждый имеющийся у помещика крестьянский двор делались вычеты из денежного жалованья. Так, у русских поручиков, например, они составляли по 6 алтын 4 деньги в месяц. Дьяк Яицкий так объяснял нехитрый механизм вычетов: «... беру списки за руками и подкреплением, сколько за кем крестьянских и бобыльских дворов, и у тех полковников из годовой дачи вычитаю по рублю по 21 алтыну по 4 деньги за двор».

Обязательной процедурой оформления на должность вновь прибывшего дворянина, офицера или солдата, был учёт и проверка числившихся за ним крестьянских дворов. Так, Ф.И. Головину, ведавшему формированием первых драгунских полков в Преображенском, строго было указано «.. .с урядников и рядовых драгун взять скаски, сколько за ними крестьянских дворов, кто женат, или холост, матери, братья, сестры с ними в одном дворе живут ли». Такие подробные сведения о ратных людях собирались в Приказе военных дел. Этот порядок без существенных изменений был унаследован от старой военно-бюрократической машины. Ключевые его положения были установлены ещё указом Алексея Михайловича от 16 апреля 1670 года. Этот документ определял размеры жалованья, вычетов за дворы и поместья для офицеров рейтарского и солдатского строя.

Таким образом, финансово-бюджетная система рассматриваемого периода строительства регулярной армии, в общем, сохранила дореформенные черты: продолжала работать старая налоговая система, приходно-расходные статьи были рассосредоточены по многим ведомствам. Финансово-тыловая служба оставалась также децентрализованной и раздробленной, система взаимоотношений между учреждениями и ведомствами - сложной и громоздкой. Тем не менее, военно-бюрократический аппарат, доказал свою жизнестойкость, бесперебойно снабжая армию всем необходимым и поддерживая её боеспособность на высоком уровне.

Боеготовность петровской, как и старомосковской армии, определяло многочисленное служилое сословие, что являлось ещё одной общей чертой и определяло преемственность армии той эпохи. В отечественной мемуарной и исторической литературе укоренилась определённая традиция создания образа воина-помещика. Её энергично подхватывали новые поколения историков. Каждый в меру своей талантливости и компетентности дополнял его портрет новыми штрихами и оттенками. Всё многообразие литературно-художественных и научно-исторических деталей постепенно сложились в собирательный образ. Это - горемыка-помещик, оскудевший, с тяжёлым сердцем по указу отправляющийся на государеву службу в дальний поход. Позади он оставлял покосившуюся хату, голодное семейство. Впереди его ожидала неведомая сторона, невзгоды и тяготы походной жизни. А может быть и погибель от татарской сабли или польской пули. Безрадостность картины усиливалась соответствующим интерьером: разорённое хозяйство, ржавая сабля в ножнах, понуро опущенная голова старой лошади.

Как ни странно, в европейской военно-исторической литературе укоренилась другая, назовём её авантюрно-приключенческая, традиция. Молодой дворянин тяготится однообразием размеренной жизни в родовом гнезде. С благословения родителей или без него он с радостью покидает его и едет на службу, в поисках славы, чести. Жажда приключений и богатства движут им, заставляют его пополнять ряды таких же сорви-голов, под тем или иным знаменем пускавшихся в сомнительные отчаянные предприятия. Они открывали неведомые континенты, осваивали и покоряли новые земли, пиратствовали, искали сокровища, наконец, просто воевали.

В отечественной литературе существуют аналоги подобных героев. Это, в основном, вольное казачество, донское, запорожское, люди свободные, все сплошь авантюристы, бродяги. Наш, доморощенный вариант конквистадоров, флибустьеров и пиратов, ни в чём им не уступавший. Разве что в том, что не нашлось талантливого доморощенного Александра Дюма, Майн Рида, Рафаэля Сабатини, который бы создал романтический ареал вокруг этих охотников за зипунами и шарпальщиков. Наши художники рисовали их сплошь борцами против эксплуататоров и мироедов, создавая пример для идейного воспитания масс. Куда уж здесь до привлекательного образа удачливых разбойников. О дворянстве же и речи не было. Никак оно не вписывалось в образ военных авантюристов, лёгких на подъём, готовых отправиться к чёрту на рога. Почему, трудно сказать. Неужели молодые отпрыски даже родовитых фамилий не переживали романтику молодости, пьянящее искушение покинуть затхлый отчий терем, отправиться погулять, себя показать, людей посмотреть. Вполне возможно, такой разительный контраст в литературно-исторических образах отечественного и европейского дворянства происходит от недостатка информации. Может быть, от художественно-исторической традиции отечественной литературы, от идеологических штампов советских времён, долгие годы давлевших над литературой определённых жанров. Хотя, известны исторические факты, подтверждающие обратное, а именно, пассионарность русского служилого люда, в которой наша литературно-художественная традиция им почему-то отказывает. В сочинениях В.О. Ключевского мы можем услышать голос московского дворянства, готового взяться за сабли против внешнего врага. Этот голос звучит с трибун Земских соборов, решавших вопросы войны и мира. Царь спрашивал своих служилых людей: воевать или не воевать. Дворянство отдаёт свой голос за войну. Так было на Земских соборах 1621, 1632, 1653 годов. С благословенья соборов и согласия служилого сословия начинались войны 1632-34 годов, 1654-67 годов. В 1642 году воинственность дворянства была уравновешена жалобами на разорения со стороны сильных мира сего и требованиями правого суда над последними. Впрочем, дворянство не отказывалось от своего долга, если на то будет воля государя. Российское дворянство несколько отличалось от того, каким его создаёт отечественная литературная традиция.

Война - стихия, о двух сторонах. С одной - тяготы и лишения, с другой - реальная возможность поправить материальное благополучие.

Вместе с тем, именно в строительстве офицерского корпуса регулярной армии просматривается преемственность кадровой политики русского правительства XVII - начала XVIII веков. Не смотря на субъективное неприятие прошлого, деятельность Петра стала венцом сложной и порой противоречивой политики московских царей прошедшего века. И, прежде всего, по укреплению дворянского сословия, утверждения его корпоративности, оформлению его, как станового хребта будущей империи. Всё, что произошло с разношерстным служилым сословием при Петре, было подготовлено ходом социально-политического развития предыдущей эпохи. Ни Пётр создал верное ему российское дворянство. Он лишь пожинал плоды постепенной кропотливой деятельности предшественников. Дворянство оформилось не сразу, не в одночасье. Пёстрое, разношерстное сословие служилых людей не было однородным ни в социальном плане, ни в политическом, ни - в юридическом. Это сословие возглавляли первые московские вельможи, владеющие тысячами крестьянских дворов, в поход они выступали в окружении блестящей свиты и многочисленной дворни. К служилым же относились и бедные ратники со степных рубежей. У них во владении не было ни одного крестьянина, не было денег даже на приобретение исправной лошади для похода. Кроме того, ещё существовали пережитки архаичной феодальной иерархии Московского царства в виде множества промежуточных социальных прослоек. Эти слои были близки и к монастырским служкам и к многоликому холопству, наконец, к крестьянству. Тем не менее, все они числились в Приказах как государевы служилые люди. Эволюция этого громадного слоя военного населения шла по пути его упорядочения по социально-имущественному признаку. Постепенно из всей массы выделялось среднее ядро. Оно представляло боеспособную, прилично экипированную часть поместного войска, на него делалась ставка во внутренней политике, его цари видят главной опорой в борьбе за укрепление собственной власти, а потому всячески поддерживают. Они-то и стали собственно дворянством. То, что было ниже, всё отсекается. Беднейшие слои служилых постепенно переходят в низшие сословия, к которым они были экономически ближе. Правительство переводит их в менее престижные службы: в солдаты, пушкарские чины, в городовое казачество. Часто они пополняют собою тяглые сословия, записываются в посадские или в крестьянство, навсегда распрощавшись со служилым классом. Чтобы закрепить результаты социальных подвижек в служилом сословии, предотвратить переход из него в другие слои, правительство прибегает к механизму наследственности. Наследственность жёстко закрепляет социальную структуру служилых землевладельцев, придаёт ей достаточно определённые корпоративные формы. Так постепенно определяется лицо российского дворянства. Сущностным признаком его является владение землёй и крепостными крестьянами. Правительство давно подумывает о том, чтобы сделать это условие исключительным правом дворянства, но реализовать эту задумку на деле ему удастся гораздо позднее. Сливками служилого сословия считалась столичная княжеско-боярская элита. В XVII веке эта аристократическая верхушка сословия постепенно хиреет. Вырождается физически, теряет политический вес, уступая место у кормила власти худородным профессионалам, выходцам из той же «золотой» середины. Провинциальное городовое дворянство наступает по всем позициям, вытесняя своих обедневших собратьев в другие сословия и растворяя в себе родовую столичную знать. Фактическое уравнивание поместья, хозяйственной основы служилого люда, и вотчины, опоры родовой знати, подвело экономическую основу под эти социальные подвижки. Всем этим была наполнена общественно-экономическая жизнь страны в эпоху, предшествующую Великим реформам. Хотя ни о каких оформленных программах в те времена не могло быть и речи, интуитивно верно были определены тенденции, даны направления развития, намечены важные ключевые положения.

Оформление однородности дворянского слой класса завершал уже Преобразователь. К началу царствования Петра служилый земледельческий класс ещё сохранял пёстрое деление на чины: думные столичные и городовые (провинциальные). В документах начального периода войны наряду с офицерами сплошь и рядом упоминаются «начальные люди старых служб». Только к концу первой четверти XVIII процесс ликвидации отдельных прослоек феодального класса завершился. Целое сословие присвоило себе название одного из чинов старомосковских служилых людей и стало называться дворянством. Старые же чины постепенно отживали, но не путём законодательной отмены, а путём прекращения пожалования в них.

С 1695 года в Разряде прекратили писать в «стольники» и в «стряпчие», а с 1703 года - в низший столичный чин - в «жильцы». В 1711 году жилецкое звание вообще было уничтожено.

В 1678 году по «боярскому списку» в Боярской думе значилось 98 человек, 42 - боярина (11 - князья, т.е. получили боярский чин по знатности происхождения). В 1705 году в думских чинах числилось уже 59 лиц, по боярскому списку - только 22 вельможи (князей - 11 человек). Остальные все находились в дальних посылках и на службах.

Однородность дворянства достигается путём создания новой официальной иерархии чинов, более простой и чёткой по сравнению с запутанной старомосковской. Архаичное деление на служилых «по отечеству» и «по прибору», на столичных, думных и городовых чинов канула в небытие. Ведомость 1700 года наряду со старыми чинами вводила новую номенклатуру военных чинов, связанную с регулярной армией. Среди группы «начальных людей» упомянуты подполковники, майоры, поручики, прапорщики. Среди дворян нижних чинов встречаются рейтары и драгуны.

С падением прежнего чиновного строя служилые землевладельцы объединились в сословие под общим наименованием -дворянства или шляхетства. Но происходило это не сразу. Офицеры-дворяне регулярной армии в первом десятилетии нового века продолжали делиться на московских, выборных, городовых дворян, детей боярских. Они числились в приказах в соответствующих списках и статьях. Возврата к прошлому не ожидалось, но, тем не менее, иногда старые принципы давали о себе знать. Старомосковские чины некоторое время сохраняли давлеющее положение над новыми офицерскими званиями. Традиции и черты старомосковского войска продолжали жить в виде сословно-дворянских привилегий, сохранившихся в новой армии. Принцип знатности происхождения, например, учитывался при начислении дворянам офицерского жалованья. Так, капитан из царедворцев, состоявший в «московских чинах», получал 100 рублей в год, капитан из городовых дворян - только 50 рублей. Поручик из московских дворян получал 80 рублей в год, в то время как поручик из городовых дворян - только 40 рублей. Не зависимо от чина и должности, богатые владельцы служили вообще без казённого жалованья, беспоместные получали его и «без службы».

В указах 1-ой четверти XVIII века появляется обращение «ко всему шляхетству». Постепенно с созданием армии и бюрократического аппарата выработалась чиновная номенклатура, соответствующая стремлению дворянства укрепить своё положение в новых условиях. В этой обстановке на первый план был выдвинут принцип служебной годности, что позволяло назначать на высшие посты и неродовитых дворян, пополнять ряды дворянского сословия выходцами их других слоев общества. Бюрократический принцип выслуги нашёл своё законченное выражение в знаменитой Табели о рангах 24.01.1722 года.

Таким образом, Пётр успешно решал задачи, поставленные ходом исторического развития в прошлом веке. Тем самым он выступает в непривычной для нас роли преемника и последователя предыдущих правителей Российского государства. Правда, для достижения этих целей он решительно использует опыт близких и дальних соседей.

Пётр энергично участвует в перестройке чиновной организации дворянства, ломая недовольство и сопротивление его родовитой прослойки. Руководствуя бюрократическим принципом выслуги, Пётр выражал пренебрежение к знатности происхождения и в указах и в личном отношении, так коробивших представителей родовой знати.

Знатному гедеминовичу, князю Б.И. Куракину, царствование Петра представлялось временем «падения первых фамилий», когда «имя князей было смертельно возненавидено и уничтожено».

Успешное разрешение стоявших перед чиновничье-дворянской монархией задач требовало напряжённой безотрывной службы дворянства. Дворянское правительство строго следило за исполнением дворянами их обязанностей по гражданской и военной службе. Контроль осуществлялся периодическими смотрами как недорослей так временами и всего наличного состава дворянства. Наиболее крупный смотр был проведён в два приёма - в 1721 и 1722 годах, когда явка в Петербург или в Москву предписывалась всем дворянам как служащим, так и отставным, последним - для подтверждения данной им ранее отставки. Обязанностью специальной должностного лица при Сенате - герольдмейстера - был контроль за дворянской службой, чтобы отставных «более трети от каждой фамилии не было, чтобы служивых на земле и на море не оскудить».

Настоящим бичом русской армии XVII-XVHI веков было «нетство», то есть дезертирство служилых людей из армии, неявка в срок на службу и т.д. Этому способствовала, в первую очередь, бессрочность и тяготы службы, особенно военной. В петровское время к привычным лишениям военной службы добавились такие обстоятельства, как пренебрежение к принципу породы, обязательность обучения, посылки за границу. Часть дворянства, особенно те, кто отстал в чинах и был задет нововведениями, старалась всеми возможными способами уклониться от исполнения ратного долга. Уже в начале войны «.. .многие офицеры после ругодивского (нарвского - А.К.) похода не хотелось впредь.. .Великому Государю служить, из полков от чину своего отбыли...», «вымыслами» добились себе незаконных отпусков «под притворством болезней и других ко-варств». Правительство жестоко карало «нетчиков». Зимой 1704-1705 годов виновники были направлены в Нарву, где наказаны кнутом, после чего сосланы с семьями в Азов89. В мае 1705 года из 93 офицеров, направленных в Севск во вновь формируемые полки, ни один к указанному сроку не явился.

«Нетство» русских дворян, как и измена иноземных офицеров, доставляли немало проблем командованию. В течение всего царствования издавались грозные указы о наказаниях за уклонения от службы. Правительство грозило нетчикам то «жестоким наказанием и разорением», то тюрьмою и отдачей всего имущества и имения доносителю, «какого б оный низкого чину не был». Самой действенной мерой против «нетчиков» была конфискация их поместий и вотчин в казну. Приказ военных дел предписывал воеводам: «.. .буде они.. .нетчики.. .схоронятся и от посыльных укроются, деревни их со всеми угодьями и пожитки отписать в казну», дома помещиков опечатать, жён и детей «выслать вон»90. Как правило, после того, как «нетчики» возвращались в строй, имения им возвращались.

К угрозам материального характера добавлялась кара нравственная. Указ 1722 года прибавлял позорящее честь дворянина «шельмование» и опубликование имён «нетчиков» на прибитых к виселице листах. Несмотря на эти строгости, случаи безнаказанного уклонения дворян от службы встречались нередко. Дворянин М.В. Данилов простодушно рассказывает в своих записках, как зять его, получивший большое наследство, нашёл «милостивца» в полковом секретаре, тот постоянно давал ему годовые отпуска «за малые деревенские гостинцы», состоявшие из «душек двенадцать мужеска пола с жёнами и с детьми» за год освобождения от военной службы.

В «Книге о скудности и богатстве» язвительный И.Т. Посошков перечисляет знакомых ему по новгородским местам дворян, успешно укрывавшихся от военной службы в своих деревнях то «юродством», то «дарами», а то посылкой вместо себя «убогого дворянина», то «защищением» сильных «правителей».

К сожалению, встречались и преступления посерьезнее. В 1708 году Петру докладывают о случае измены офицера: «.. .Шомбургова полку поручик Василий Кропотов ушёл из полков к шведскому королю и ныне при шведе». Поручик, будучи ещё в краковском походе,«.. .бил без всякой причины в Ченсто-кове в монастыре ксендза, за что посажен в караул. На него жаловался сам Август, требуя ему примерного наказания. Но при переправе через Вислу поручик подговорил караульного и трёх сопровождающих драгун. Вместе они ушли к шведам..., а прежде он, поручик Кропоткин, во многих разбоях был и мнгогажды пытан в Преображенском приказе.. .того ради изволь приказать поместье его и вотчины отписать»91. Правда, подобные преступления не были характерными для основной массы русского дворянства и встречались очень редко.

В целях борьбы с «нетством» в апреле 1710 года чиновники Приказа военных дел переписывали Московской губернии всех помещиков и недорослей, «...чтоб впредь никто никоим образом укрыться не мог»92. Помещики являлись в Москву или на ближайшие рекрутские станции для регистрации, для них составлялись отдельные списки93.

Итак, сущность армии практически оставалась той же, что и при предшественниках. Разговоры о её коренном преображении в начале XVIII века сильно преувеличены. Оценки её строительства, как коренного реформирования, не всегда отвечают исторической истине. Ничего, что бы давало повод расценивать их как революционные преобразования или решительный скачок вперёд, в них не было. Наоборот, армия во многом сохраняла преемственность, не только внешнюю атрибутику, но и сущностные признаки. В принципе, петровские нововведения не выходили за рамки повседневной, разумной деятельности в русле современного военного прогресса, не более того. Не было в них гениальных находок, искры неимоверного таланта, божественного осенения. Бесспорно, было завидное человеческое упорство и целеустремлённость, железная воля и трудолюбие. Другое дело, были заданы непомерно высокие для того неторопливого размеренного века темпы, под стать им авральные меры в строительстве войска. Для взнуздания нерасторопных привычно прибегали к батогам и кнуту. Чуть реже - к дыбе и топору. Болезненная конвульсивность, нездоровая судорожная торопливость - вот что придавало петровскому этапу военного строительства свой неповторимый колорит, определяло его особенный почерк.

Петровская армия сохранила национально-психологическое единство с народом. Речь идёт о национальном характере, о тех общих чертах психологии народа, которые присущи массовому сознанию, т.е. единый комплекс специфических социально-психологических черт народа. Рассуждения о национальных особенностях народа и армии особенно важны так, как речь на этих страницах идёт о достаточно мощном проникновении в Отечество чуждого нашей внутренней природе, нашей национальной культуре влияния. В том числе, влияния в сфере военной. Процесс этот сделал военное дело в Европе явлением космополитичным. Близкие национально-культурные традиции европейских народов помогли военному делу сравнительно легко преодолеть пограничные барьеры европейских государств. Еще долго войско в Европе оставалось явлением вненациональным, космополитичным. Боеспособность армии и её национальное лицо, патриотизм солдат были понятиями разноплановыми, почти что не связанными друг с другом. Другое дело, искусство и опыт офицеров, дисциплинированность и подготовка солдат. Многое зависело от искусства военачальника, возглавлявшего войско. Всё это в совокупности определяло боевой дух армии, ее превосходство над противником. О национальных же достоинствах или недостатках войска судить было просто глупо, потому что как такового национального войска в Европе просто не существовало. Армии воюющей Европы в эту эпоху примерно наполовину состояли из иностранцев: немцев, швейцарцев, ирландцев, итальянцев, голландцев. Среди офицеров процент иностранцев был ещё выше, львиную долю их составляли уроженцы германских государств. Национально-психологическая составляющая морального духа европейской армии была минимальной. Подстать европейскому войску было и военное искусство, как теоретическое отражение космополитичности военной организации. По таким общеевропейским шаблонам Пётр собирался создавать российскую регулярную армию и учить её побеждать врага. Но если в части создания офицерского корпуса ему удалось приблизиться к среднестатистической европейской армии, то с рядовым составом было всё по-другому. В своей массе русская армия оставалась армией народной, мононациональной. Русский солдат сберёг национально-психологическую уникальность армии. Не побоимся патетики избитых выражений, армия оставалась плотью от плоти народа.

Вместе с тем, история петровских войн не сохранила привычных нашему читателю примеров массового героизма, как проявления внутренней духовной силы русского народа. Наоборот, историческая память воспроизводит картины массового бегства дворянского войска с поля брани. Да и регулярные части часто грешили малодушием, в панике разбегаясь перед грозным противником. Повальное «нетство» основной части нашего войска, служилых людей, заставляет задуматься о том, насколько ратные добродетели, воспетые отечественной патриотически настроенной литературой, соответствовали истине. Что-то не чувствовалось у русского ратника духовного превосходства, религиозно-нравственной силы перед протестантскими солдатами. Скорее, наоборот. Не проявлялась и хвалёная сплочённость русского общинного мира. Особенно, в первые годы войны.

Всё это требует объяснения. Попытаемся это сделать. Ну, во-первых, даже сильные черты национального характера могут проявляться, а могут и не проявляться. Всё зависит от того, созданы для этого условия или нет. История нашего Отечества знает примеры, когда оскорблённое иноземным вторжением национальное самосознание само-собой выплёскивалось энергией массового народного гнева. Северная война, как и все войны предшествующей эпохи не стали войнами отечественными. Не вставал вопрос о независимости Отечества, о сохранении православной веры, как это было в начале XVII века, в 1812, наконец, в 1941 годах. Цели войны, не смотря на их справедливый национальный характер, всё-таки оставались далёкими и непонятными для крестьянина-рекрута из глухой провинции.

А во-вторых, русский национальный характер имеет как сильные, так и слабые стороны. Анализ литературы, изучающей национально-психологический портрет нашего народа, позволяет выделить наиболее рациональный подход к описанию русского характера, предложенный Н.О. Лосским. Учитывая всю сложность и многогранность проблемы, он весьма оригинально подбирает путь к её решению. Во-первых, выделяет те основные нравственно-психологические свойства, которые реально присущи русскому народу. Во-вторых, выводит из каждого свойства пару противоположностей - положительных и отрицательных, на которые оно распадается. Это действительно помогает избежать односторонности в оценках национального характера русского народа - непомерного его восхваления либо принижения.

Анализ характера русского народа позволяет выделить следующие его черты: духовность, сложные отношения с властью, развитый нравственный опыт, доверчивость и легковерие, способность к высшим формам опыта, высокий творческий потенциал, недостаток среднего уровня культуры.

Духовность, как отмечали в своих трудах Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, Н.О. Лосский, B.C. Соловьёв, проявляется в религиозности русского народа и связанном с ней поиском «абсолютного добра». Именно этим свойством характера нашего народа объясняется его неистовость, фантастическая нетерпимость и экстремизм. Воинственный атеизм большевиков есть не что иное, как обратная сторона духовности русского народа. Он никогда и ничего не делает пассивно, если поверит в идею. Ради неё он готов иди на любые жертвы. Об этом свидетельствуют и годы революционных потрясений, и годы строительства социализма, и ратные подвиги в годы Великой Отечественной войны, и трудовой энтузиазм восстановления разрушенного народного хозяйства и, конечно, неистовый энтузиазм при развале СССР.

Сложные отношения с властью связаны с тем, что Российское государство всегда выступало регулятором общественных отношений. Такая глобальная роль государства не могла не привести к тому, что пассивность и равнодушие к государственной власти, с одной стороны, и доходящая до рабской покорности в отношении к ней, с другой стороны, прочно отпечатались в сознании народа. Не желая брать на себя бремя политической власти, перепоручая её государству, он сохранял тем самым духовную свободу. Потребность же в сильной власти, вера в государство связаны в его сознании со стабильностью общества и собственной значимостью как великого народа. Наш народ по своей природе земледельческий. Духовный облик крестьянства во многом предопределил характер всего народа, воплотив в себе как лучшее, что в нём есть, так и негативные моменты. Многие исследователи подчёркивают в русском народе доброжелательность, сострадание, отсутствие национальных и религиозных предрассудков.

Но, оказалось, мало обладать возвышенными духовно-нравственными чертами, нужно заставить их проявляться в экстремальных условиях войны. Проявляться в виде морально-боевых качеств: стойкости в обороне, стремительности в атаке, мужестве, дисциплинированности, исполнительности. В современной армии эта задача возложена на специальное морально-психологическое обеспечение боя. Это сложный комплекс разноплановых мероприятий, в ходе которых военнослужащего целенаправленно готовят правильно выполнять свои функциональные обязанности в бою. В XVIII веке русский служилый человек, ратник, солдат, может и преисполненный религиозно-нравственных добродетелей, не всегда психологически был готов к встрече с сильным опытным противником. К сожалению, о подобной подготовке тогда и речи быть не могло. Всё заменял накопленный боевой опыт, профессионализм, приобретённый ценой жизни тысяч солдат, годами лишений, походов, удачных и неудачных боев.

Наиболее яркой чертой русского характера выступает общинность, в проявлении которой следует искать истоки и высоких и малопривлекательных качеств нашего народа. В общине имел место прочный дух коллективизма. Вместе с тем, там процветала уравнительность, круговая порука, да и коллективизм имел не только положительные стороны. «Исконный русский коллективизм, - отмечал Н. Бердяев, - всегда был враждебен культуре, враждебен личному началу, всегда тянул нас вниз, всегда мешал нам выйти к свету, в мировую ширь. Этот коллективизм парализовал у нас чувство личной ответственности и делал невозможной личную инициативу».

В условиях войны сама по себе общинность, как психологическая черта русского солдата, выступала категорией индеферентной, явлением нейтральным. Исполненный чувством коллективизма, солдат мог проявить недюжинную стойкость, а мог легко поддастся стадному паническому настроению. Общинный инстинкт приобретал боевую ценность только облеченный в строгие воинские формы: воинская дисциплина, исполнительность, сила приказа, отточенные до автоматизма строевые эволюции и т.д. Русская общинность, сплочённая строгим военным строем давала неоспоримое превосходство русским ратям. В петровское время, к сожалению, в полной мере гармоничного симбиоза европейской формы и национальной общинной сути достичь не удалось. Было положено только начало национальной военно-духовной школы воспитания. Внутренние глубинные инстинкты не были еще усилены ярко выраженной национальной направленностью. Православное религиозное влияние не могло заменить целенаправленного военного воспитания с ярко выраженной национальной окраской. Всё это ещё будет в русской армии. Будет у нас плеяда замечательных полководцев-воспитателей. Но это было ещё впереди. А пока армия существовала в ареале традиционного московского менталитета, с его добродетелями и пороками. Русский крестьянин перенёс в полки и батальоны не только сплочённость и соборность, но и фатализм, отсутствие чувства собственного достоинства, правосознания, навыка к систематическому, дисциплинированному труду.

Особенно в советской литературе долгое время бытовали наивно-воспитательные попытки представить православное воинство в этаком сплошь положительном слащавом образе, а наших противников, наоборот, - в отрицательном. Конечно же, это не отвечало истине. И с той и с другой стороны в военное время проявлялось в достаточной мере и доброе и злое. Обе стороны допускали варварские жестокости по отношению к пленным, к мирному населению. Хрестоматийным стал пример беспощадной расправы над русскими после Фрауштадтско-го разгрома. Их клали одного на другого на окровавленный снег и закалывали штыками и пиками. Так было казнено более 500 русских, многие из которых были пленены будучи тяжело раненными. Вместе с тем, особую ненависть шведов к русским можно было объяснить. В составе королевской армии служило много уроженцев лифляндских провинций. Целые полки были набраны из населения прибалтийского края. Именно там, где казаки и татары Б. Шереметева проносились опустошительным смерчем, оставляя после себя только смерть да обугленные развалины разорённых мыз. Чувство мести делало из прибалтов не только безжалостных убийц, но и самых дисциплинированных и преданных королю солдат. Даже по сравнению с природными шведами. Вопреки укоренившемуся в историографии мнению, что население Прибалтики встречало царские войска, как освободителей от шведского ярма, следует отметить, что архивные документы свидетельствуют иное. Осенью 1708 года губернатор Лифляндии докладывает Петру: «Пребезмерное нам чинят разорение латыши Копорского уезду и неприятелю как возможно чинят вспоможествление провиантом и лошадьми. И ходят по лесам близь дорог, побивают до смерти драгун и казаков, которые ко мне от конницы, также от меня к ним посылаются с письмом». К тезису о лояльности латышей и эстонцев русской политике в Прибалтике нужно относиться с осторожностью.

Жестокость порождала ответную жестокость, порочный круг замкнулся, и не было силы, способной остановить ослеплённых ненавистью людей. Обвинять в этом, в первую очередь, очевидно, стоит войну, жестокие законы которой никто не в силах отменить. Вместе с тем, стихия войны такова, что здесь рядом соседствуют христианская добродетель и низменный порок, смиренная кротость и необузданное тщеславие, отчаянная храбрость и нечеловеческая жестокость, рыцарское великодушие и варварское насилие, трогательная забота о страждущих и бессовестное стяжательство. И эти черты обнаруживались одинаково как в православном ратнике, так и - в протестантском мушкетёре. Так что не будем оскорблять нашего ратника ложью, лакируя его под ангельский лик, он этого не заслужил. Надо видеть в нём не безжизненную парсуну, надуманно созданную вымыслами лжеисториков, а живого человека со слабостями и изъянами. Простого солдата на войне всё-таки старались не замечать. Военное искусство, понятно, было уделом полководцев. Она, само собой, разумеется, представлялась как вереница блестящих или бездарных тактических решений, замысловатых марш-маневров, беззаветных подвигов, героических боёв и штурмов. Однобокость таких историй очевидна. Череда неудержимых штыковых атак, дерзких стремительных рейдов, упорных стойких, до последнего человека, оборонительных боёв -только вершина того айсберга, который стыдливо скрывает в пучине свою истинную сущность. Ослепительно сверкающая в лучах военной славы боевыми орденами и звёздами, разноцветными оттенками лацканов, обшлагов отворотов, блестящих пуговиц, галунов, шарфов, нашивок, плюмажей, она действительно может произвести неизгладимое впечатление. Но купиться на подобную мишуру могут только несведущие в военном деле, наивные новички. Потому что стихия войны - это не героика и романтика, а каждодневный, тяжёлый обыденный труд рядового солдата, изматывающие марши в дождь, слякоть, изнуряющую жару, в мороз. Лицо войны - это голод, массовые болезни, жестокость и несправедливость, борьба за выживание, когда верх берёт сильнейший. Это перепачканные кровью и человеческими испражнениями госпитальные палатки, это ивовые корзины, полные отпиленных пьяным немцем-хирургом солдатских рук и ног. Это пронзительный, почти человеческий, крик обозной лошади, у которой из распоротого осколком живота вывалились дымящиеся внутренности. И она ещё долго будет жить и страдать, биться в конвульсиях, давя свои же внутренности, смешивая их с дорожной грязью, пока измученные и потому равнодушные люди не подойдут и не прекратят её мучения, перерезав ей горло.

Жаль, что, часто бывало, наш полуголодный ослабевший солдат умирал от чумы или дизентерии, даже не увидев неприятеля, не выстрелив ни разу по шведам. В жидкой грязи по колено он рыл глубокие и продолговатые ямы около прибалтийских крепостей, которые учёными немцами мудрёно нарекались то шанцами, то апрошами, то, галереями. Он совершал многовёрстные марши и контрмарши, замерзал ночами на бивуаках. Его, бедолагу, насквозь пронизывали солёные балтийские ветра, среди финских елей заметало снежной круговертью. Под испепеляющим молдавским солнцем он умирал от жажды. Было ли ему до цвета его обшлагов и чулков. Вряд ли. Ему нужно было выжить. Не всем это удавалось, смертность была очень высокой. Так называемые небоевые потери исчислялись десятками тысяч, они значительно превосходили потери русских войск, понесённые в ходе боёв и штурмов крепостей. Всё это и называлось войной, но стыдливо скрывалось под заумной военно-научной терминологией и блестящей мишурой подвигов. Простой русский солдат совершал беспримерный подвиг долготерпения и упорства, неприхотливости и скромности, покорности нелёгкой судьбе, преданности и преодоления. Ему от природы чуждо было какое-либо позёрство, он и жил и воевал скромно, умирал - неприметно. Молчат петровские реляции о том, что творилось в душе солдата после того, как угасало неистовство ожесточения битвы, и от усталости и нервного напряжения бессильно опускались руки. Выронив окровавленное оружие и окинувши взглядом устланное трупами своих и врагов поле, чувствовал ли он восторг победы, гордость долгожданной виктории? Пройдут годы, прежде чем люди окрестят это поле как-нибудь высокопарно, вроде, поле русской боевой славы, или поле, где закатилось солнце безумно отчаянного Карла или ещё как-нибудь. А пока это было одним из многих неприметных полей, которые ему приходилось видеть на своём солдатском веку. Думал ли он здесь о спасённом им Отечестве и выполненном священном долге или все это заслонялось смертельной усталостью, желанием наконец забыться или воздать хвалу Господу за то, что и на этот раз пронесло? А может солдат, уже огрубевший душой, равнодушно привычный к смерти, с профессиональной деловитостью обшаривал карманы ещё тёплых мертвецов, снимал перстни с коченеющих пальцев? На перстни эти солдат будет бражничать вечером с оставшимися в живых товарищами, поминать павших. Он будет радоваться, как умеет, ещё одному подаренному судьбой дню, потому что он может оказаться последним для него. Может, напьётся и будет по-волчьи выть навзрыд пока не забудется тяжёлым сном. Наверняка, бывало и такое. Именно такой русский солдат вынес на себе бранное лихолетье петровской эпохи и заложил краеугольный камень в основании военного могущества Империи.

Регулярная армия, не смотря на изрядные «дозы европейских инъекций», являлась лишь более совершенной модификацией армии предшествующей эпохи. В её арсенале оставались такие методы умиротворения противника, как опустошения и грабежи. В принципе, узаконенный грабёж, право победителя на имущество побеждённого, на военную добычу были неотъемлемыми условиями ведения войны в ту эпоху. Разница заключалась в том, как осуществлялся этот грабёж - или стихийно, разнузданной перепившейся солдатнёй, с насилием, смертоубийствами, поджогами или же - с разрешения военного командования. Последнее называлось реквизициями: хотя местных жителей и обирали порядком, всё-таки иногда расплачивались кредитными билетами, чаще - обещаниями расплатиться после войны, главное, обыватель оставался жив, жилище - целым. Во многих армиях Европы право узаконенного грабежа было зафиксировано воинскими уставами и законами. В основном, это касалось взятых штурмом городов, крепостей, населённых пунктов. Как бы там ни было, в большинстве армий Европы прибегали к реквизициям, отдавали взятые города на два-три дня на разграбление, но, тем не менее, боролись с жестокостями войны, проявлявшимися, в первую очередь, в несанкционированных поборах и грабежах. Порой, правда, мирным жителям прифронтовой полосы трудно было разобраться, законному или незаконному грабежу подвергается их имущество. Иногда же само военное командование или правительство поступали хуже самого разнузданного воинства. Так, походы Валленштейна стали в военной истории типичными примерами содержания наёмной армии путём организованного разорения целых стран Европы. По приказу французского правительства широко известный Тюренн сжёг и разорил южногерманские провинции в 1674 году. В 1692 году французская армия огнём и мечом прошлась по Эльзасу и Пфальцу с благословения Людовика XIV.

Русское правительство и командование, пытаясь разрушить сложившийся в Европе образ варварской России, упорно боролись с жестокими методами ведения военных действий. Уже во время войны с Польшей в середине XVII века, по словам Н.С. Голицина «исполняя милосердный приказ благодушного царя,-.. .воевали уже не так, как обыкновенно прежде - всё предавая огню и мечу, по татарскому обычаю»". Алексей Михайлович часто обращался к войскам то с жёсткими требованиями, то с просьбами о милостивом отношении к населению. 31 марта 1655 года указом он предписывает воеводе Дмитриеву и наказному атаману Золоторенко идти на Могилёв. Им предписывалось принять строгие меры, чтоб в походе не повторились беспорядки предыдущего, когда ратные люди бесчинствовали в смоленском, могилёвском и других уездах Белоруссии. Виновников такого рода преступлений впредь царь приказал казнить смертью, а господ их, помещиков - подвергать торговой казни. 24 мая, выступая в поход из Смоленска, царь дично объявил войскам наказ: деревень не жечь, со службы не бегать, больными не прикидываться, не роптать, а кто будет повинен в этом - подвергнуть казни, кто же будет честно служить - получит милости96. Но частный почин, пусть даже царя, не был в состоянии в одночасье пресечь вековой обычай. Право добычи оставалось одним из основных мотивов ратной службы. Если к этому добавить извечную проблему армии той эпохи - несовершенство системы обеспечения и довольствия войск, то станет ясным, почему, в целом, правительство и командование не могло справиться с варварскими методами ведения войны. Боевые действия русских армий в Белоруссии и Литве сопровождались насилием и грабежами. Стоило царю покинуть действующую армию и удалиться в Вязьму осенью 1654 года, по оккупированной территории прокатилась волна бесчинств. Походы войск князей Урусова и Барятинского к Ковно, Бресту в 1654-56 годах сопровождались жестокостями и опустошениями, не смотря на протесты царя. Если таковой картина была в начале войны, то что говорить о завершающих этапах, когда и казна пустовала, и запасов для действующих войск катастрофически не хватало. К тому же, неизмеримо возросла ожесточённость с обеих сторон. Русские войска жили, в основном, за счёт местного населения, прибегая к контрибуциям и реквизициям. Особенно много нареканий было к малороссийским казакам, московским союзникам.

В этом отношении картина практически не изменилась и в первом десятилетии XVIII века. Военная переписка изобилует жалобами царю и первым лицам государства на действия войск. Так, весной 1706 года в главную квартиру русской армии в Брест прибыли с жалобой депутаты от коронного гетмана. Они «.. .жаловались на великие обиды и грабежи от воинов Великого Государя за Вислою бывших, а, особливо, калмыков и казаков, которые многие костёлы разграбили и одного .. .ксендза Белгородской епархии бискупа изрядно пытали, потом - повесили. Также многих знатных и верных войсковых товарищей домы разграбили, жён били и ругали». Русское командование, в лице князя А. Волконского и самого А. Меньшикова принимало меры к обузданию разнузданной солдатни: «...и им говорено, что Царское Величество войска свои от всяких грабежей и разорений жестокими указами под смертным страхом удерживать изволит, что присланы были генеральные и по бригадам комиссары, которые по жалобам могли чинить обиженным справедливость. Но они и по сей число по многим обещаниям того не исполнили". Депутаты коронного гетмана просили, чтобы "калмыков и казаков тех вывести или приказать добрым русским командирам, которые б их до грабежей не допускали»97.

Сам Пётр требовал от своих генералов суровых мер против мародёрства. 5 октября 1708 года царь в письме генерал-адью-танту Фёдору Бартеневу повелел объявить драгунам, чтобы они «черкесам (украинцам - А.К.) обид не чинили; и ежели кто им учинит какую обиду, и таковых велите вешать без пощады».

Во исполнение этого повеления фельдмаршал Б.П. Шереметев обнародовал указ, призывающий население не покидать сёл и деревень, «понеже жителям никаких обид и разорений, и грабительства, и прочего своеволия чинино не будет и заказано то в войске под смертною казнию».

А.Д. Меньшиков, будущий Светлейший князь двух Империй, герцог и генералиссимус, а пока просто ловкий плут, не гнушалея ничем ради удовлетворения своей алчности. Для таких как он, дерзких и отважных, война была удобным и лёгким путём не только для устройства головокружительной карьеры, но и для приобретения несметного богатства. Какими методами, становится понятно из хвастливого сообщения Меньшикова царю об одной из удачных стычек: «Дальского (полка- А.К.) офицерских, рейтарских, драгунских, торговых, мызниковых и приказ-чиковых жён и девок взято сорок и проданы тем ратным людям, которые их взяли». Таковы были нравы, право добычи никто не отменял99. Для таких, как Меньшиков, Петрова дубина была просто насущной необходимостью. К ней Пётр довольно часто и прибегал, когда его указы не исполнялись с положенной расторопностью. И даже тот, не раз поротый царём за воровство, пресекает любителей наживы: «А ежели кто сверх одного того конского корму хотя курицу или что денежное взять коснётся и те без всякого милосердия по указу его царского величества, лишены будут чести и живота».

Ожесточение военного лихолетья не способствовало проявлению человеколюбия и добродетельности среди солдат. Вряд ли гуманностью руководствовались и московские генералы, преследовавшие случаи грабежей и мародёрства. Скорее, здесь был простой расчёт не раздражать и без того колеблющегося союзника. И они принимали решительные меры. Г.И. Головкин доносил царю из Почепа что Шереметев «учредил по майору» для наблюдения при пехоте и кавалерии, чтоб населению "ни от кого из войск обид и разорения чинено не было". Виновных ожидала смертная казнь. Предусмотренные мародёрам кары не являлись пустой угрозой. 19 декабря 1708 года генерал Алларт донёс царю, что прибыв в Ромны, он стал свидетелем «наивящей конфузии: все домы во всём городе разграблены, и ни ворот ни одних не осажено, ни главного караула не поставлено, и ни малого порядку для унятия грабежу не учинено, и все солдаты пьяны». Царь велел расследовать случившееся. 4 января 1709 года он приказал виновных в бесчинствах «офицеров в Ромнах по розыску казнить смертию в страх другим, а рядовых, буде меньше десяти человек, то казнить третьего, буде же больше десяти, то седьмого или десятого».

Иногда бывало, и представителей цивилизованной Европы «бес путал», ничуть не меньше, чем варварских московитов. Они изрядно грешили, вызывая праведный гнев царя. Известно строгое внушение, сделанное Петром боевому генералу Р. X. Боуру: «Сейчас прислан от вас дезертир шведский, с которого всё ружьё, и платье, и прочее обрано, а лошадь взял ты сам, что гораздо худо делаете; и как, на сие смотря, другим переходить. Чего для сие вели тотчас прислать, и впредь так делать не дерзайте. А кто после сего дерзнёт, тот бесчестно наказан».

Стоит быть объективным, русское командование принимало меры к воспитанию ратных людей в духе высокой добродс -тельности, нравственности и христианских идеалов человеколюбия. Все уставы и артикулы обязывают офицеров и нижних чинов следовать христианским заповедям. Воинский Устав 1716 года уделяет важное значение воспитанию ратных людей. Солдаты, прибыв в полк, давали перед товарищами торжественную присягу на верность. Например, 7 марта 1700 года проводили к присяге новоприборных драгун. С них были взяты круговые поручные записи. Как и простые солдаты «подлой породы» царедворцы, становясь драгунами, разбивались на группы по 50 человек. Одна группа драгун ручалась за другую в том, что «.. .Его Государеву Величеству дурна и хитрости никакой не учинять, строевое платье, лошадей и ружья не продавать, не терять, со службы не бегать, вином, табаком не торговать, зернью и в карты не играть, с воровскими людьми не знаться, пьяным не напиваться.

А будя, ...то на нас, порутчиках, пеня и жестокое наказание, а за потерянную лошадь и строевое платье взят цену вдвое».

Итак, создаваемая Петром армия была сродни дореформенной по многим позициям. Нравственный облик войска, характер ведения воинского промысла, как тогда говорили, управление, комплектование, боевое и тыловое обеспечение, как говорят военные сегодня, - всё носило на себе скромный отблеск прошедшей эпохи. Особенно это явно просматривалось в первом десятилетии XVIII века. Признаки старой армии были настолько очевидны, что некоторые исследователи предпочитали не говорить о сколь-нибудь серьёзных преобразованиях в эти годы. По их версии, вообще реформа была свёрнута с вступлением в войну и была продолжена только после шведского разгрома. Мы не будем столь категоричными. Отметим лишь характерное для этого периода генетическое родство регулярной армии с московскими ратями. За это десятилетие противник был повержен, стратегические цели войны были достигнуты. Ещё более десяти лет продолжалась Северная война, в ходе которой оттачивалась тактика русской армии, совершенствовалась система военного управления, штатно-организационная структура, взаимодействие родов войск, улучшалась работа всех служб и ведомств. Всё это развивалось на основе опыта, приобретённого в первом периоде военного строительства. Кардинальными проблемами, стоящими перед Петром I и командованием, стало переустройство армии с военных на мирные условия, создание «правильной системы» довольствия и обеспечения, обобщение опыта более чем двадцати лет войны и реформы высшего государственного и военного управления.

Ситуация, в которой проходили преобразования, изменилась кардинально. Угроза национальной независимости была устранена, военная мощь Швеции - сломлена, неизмеримо вырос авторитет России на международной арене, Антишведская коалиция была не только восстановлена, но и пополнилась новыми участниками. Война отступила от российских границ, боевые действия шли в Померании и Финляндии.

В относительно спокойных условиях Пётр смог, наконец, заняться обустройством тыла армии. Система обеспечения действующей армии являлась её уязвимым местом . Пётр и раньше уделял ей внимание, постоянно работал над её совершенствованием. Он сам вмешивался в вопросы продовольственных поставок, фуражных заготовок, финансового и вещевого довольствия солдат и офицеров. В целом, система тылового обеспечения оставалась на уровне XVII века. На театре военных действий по границам создавалась сеть магазинов, куда подрядчики сосредотачивали продовольствие и фураж. В основе обеспечения армии лежал натуральный налог с населения. В боевой обстановке часто прибегали к реквизициям. Иррегулярные войска, составляющие значительную часть русской армии, довольствовались частично казной, частично самообеспечением. Старый и надёжный способ выдержал испытание войной, кормил и поил армию в самый тяжёлый и напряжённый период. Тем не менее, он сложился в войнах XVI-XVII веков, когда войска делились на «русский» и «иноземный» строй, имевшие свою специфику комплектования и устройства. Теперь нужна была новая система обеспечения для содержания постоянной регулярной армии в мирных условиях. Пётр вновь обращается к европейскому опыту. После внимательного и детального анализа лучшей была признана система довольствия армии Священной Римской империи.

Заметим, что Пётр ещё задолго до Полтавы задумывался над реформированием этой важной стороны военной организации, но тогда было не до этого. К делу приступили, как только спало военное напряжение. Суть мероприятий реформы обеспечения будут подробно изложены в следующей главе. Здесь же стоит отметить, что введённая система была заимствована из практики большинства армий Западной Европы. В письмах приближённым царь неоднократно указывал на рациональность и простоту европейской, а особенно - австрийской системы тылового обеспечения. Реформы включали широкий спектр мероприятий: установление постоянных штатов воинских частей, табелей и норм снабжения личного состава продовольствием, амуничным и вещевым довольствием, упорядочение финансирования армии. Создавались штатные тыловые органы, учреждались новые службы, разрабатывались штаты должностных лиц, ответственных за обеспечение армии всем необходимым. Пётр лично работал над военно-правовыми документами, регламентирующими деятельность новых структур. В сущности, эти меры и были военной реформой, попыткой принципиально улучшить содержание новой армии.

Вместе с тем, заметим, что попытки реализовать европейский опыт так и не прижились на Святой Руси. Как её громко называли, регулярная и постоянная армия, существовала только в военное лихолетье. Регулярная армия - это отмобилизованная армия, ведущая боевые действия, а при Петре войны велись постоянно. Это и даёт повод историкам заявлять о петровской армии, как о регулярной и постоянной. Как только наступал мир, новый регулярный принцип строительства неизменно пасовал перед традиционным поместно-поселенным. Здравый смысл подсказывал, что максимально облегчить государству содержание войск возможно только одним путём. За счёт частичной реанимации поместно - поселенной системы XVII века. При этом Пётр предостерегал, чтобы возрождение старых начал пагубно не отразилось на воинской дисциплине и боеспособности частей. Дедовский обычай «кормления от земли» воплотился в развёрстке солдатских и драгунских полков на содержание по вновь созданным губерниям. Поиск оптимального решения этих проблем занял всю первую четверть XVIII века. Нормы раскладки войск по губерниям и уездам неоднократно менялись, полномочия по тыловому снабжению переходили от центра к местным органам и обратно, изменялась степень самообеспеченности пол-ков и батальонов.

Поместно - поселенный принцип самообеспечения в отдельных родах войск был реализован по-разному. Иррегулярные казачьи полки, национальные формирования полностью сохранили прежнюю организацию, систему комплектования и обеспечения. Близки к ним по устройству были появившиеся в 1711 году и размещённые на Украине ландмилицейские конные полки. В 1723 году в российской армии появляются гусарские полки, Офицеры и рядовые чины были наделены участками земли и поместьями на Украине и содержались в мирное время также «от земли». Курс на создание более дешёвых по сравнению с регулярными частями ландмилицейских и территориальных драгунских полков, проводимый правительством после смерти Петра, подтверждает рациональность старых подходов к устройству тыла. Так, в 30-х годах XVIII века было сформировано 14 новых ландмилицейских полков. Общая численность войск, устроенных «дедовским обычаем», насчитывала около 120 тыс. человек.

Другим родом петровской армии, в содержании которого существенную роль играли старомосковские методы, стали гарнизонные войска. К концу царствования Петра их численность составляла 45 пехотных и 4 драгунских полка, 3 отдельных батальона и 1 эскадрон, всего 68 тыс. штыков и сабель. Их устройство и обеспечение немногим отличалось от устройства поселенных и жилых солдатских полков XVII века.

Ядром петровской армии стали полевые регулярные солдатские и драгунские полки, численность которых по штатам 1721 года составила 130 тыс. человек. Реформа тыла, в первую очередь, коснулась этой части войска. Попытки распространить старые методы обеспечения на них были оставлены, и полевые войска были предоставлены своему непосредственному предназначению - боевой подготовке.

Итак, старомосковский опыт организации обеспечения армии нашёл своё применение в послевоенном устройстве значительной части петровских войск. Естественно, командование с осторожностью относилось к рискованным экспериментам с переводом на самообеспечение полевой части регулярной армии. Полевые полки, опора независимости государства, поддерживались в постоянной боевой готовности. Зато с гарнизонными частями особенно не церемонились, самообеспечение в тех или иных масштабах стало обязательной чертой их организации. Хотя гарнизоны считались второстепенной составляющей армии, их нельзя недооценивать. Они являлись неотъемлемой частью регулярной армии. К тому же, чёткой грани между полевыми и гарнизонными войсками не было. Часто гарнизонные полки по указу выступали в поход в составе полевой армии или наоборот, регулярные части преобразовывались в гарнизонные. В общей сложности, более 1/3 петровской армии содержалась методами, близкими к допетровским.

Таким образом, отечественный опыт и военные традиции сыграли существенную роль в создании регулярной армии в первой четверти XVIII века. На отдельных этапах военного строительства отечественная самобытность проявлялась в различной степени. Начальный этап характеризовался созданием формирований, по своим сущностным признакам являвшихся антиподом допетровскому войску. Пётр преследовал цель уничтожения старой военной системы и создания армии по европейскому образцу. Свои идеалы ему удалось воплотить в сравнительно небольшом контингенте войск - трёх дивизиях, которые вскоре были полностью разбиты шведами под Нарвой.

Посленарвский период войны характеризовался полномасштабными боевыми действиями, развернувшимися на нескольких военных театрах. Если «новоприборное» войско было представлено тремя десятками полков, то теперь обстановка требовала действительно массовой армии. В полную силу заработал десятилетиями отлаженный военно-государственный механизм, в войска хлынул поток «ратных людей старых служб». В Ингрии, Лифляндии, Литве, Польше, в Малороссии успешно действовали стрелецкие, рейтарские полки и дворянские сотни. На протяжении всей войны незаменимыми проявили себя казаки и национальные формирования. Армия унифицировалась постепенно и только к концу первого десятилетия XVIII века окончательно утратила черты старомосковских ратей. Регулярная пехота отныне представлена однотипными солдатскими, а конница - драгунскими полками.

Стратегия и тактика этого периода имеет много общего с традиционными методами ведения боевых действий XVII века.

Общие тенденции военного искусства этого периода сказались и на отношении к иноземным специалистам. Всё настойчивее проводится политика, направленная на их ограничение, вытеснение из армии и замену национальными кадрами.

Безусловно, попытка Петра оторвать армию от национальных корней в начале Северной войны оказалась не более чем незначительным эпизодом, окончившимся неудачей. Это предопределило дальнейший ход преобразований. Победоносная петровская армия выросла не из нескольких полков, устроенных по западным стандартам и обученных европейскими офицерами, а из массовой армии, олицетворяющей «всеобщую земскую силу». Эта армия прошла более чем двадцатилетнюю боевую школу, накопив громадный опыт современной войны. Армия выступала носителем лучших традиций прошлого. Её высокий морально-боевой дух основывался на глубокой религиозности русского человека и православных добродетелях.

Третий период военного строительства - время обобщения накопленного опыта, преобразования тыла и военного управления. Всё второе десятилетие XVIII века прошло в поисках оптимального решения порядка устройства войск в условиях мира. Изучается европейский опыт. Многое берётся и из практики содержания поместно - поселенных войск XVII века. В той или иной мере принцип самообеспечения нашел применение в организации обеспечения регулярной армии.